Вернулись наши, посланные за трофеями. Принесли два МГ-42, рацию, снайперку (жаль, оптика разбита, но ничего, что-нибудь после подберем и пристреляем), офицерскую полевую сумку, и кучу окровавленных «зольдбухов». На вопрос, были ли живые, один из бойцов показал штык «калаша». Четверо вроде дышали еще, но тяжелые, чего с ними возиться? Это немца сломало окончательно — ну вот, а еще героя из себя строил, до чего приятно иметь дело с разумным человеком, для которого дорога собственная жизнь! Что ж ты гранату хватал, чудик? Боялся, что русские будут пытать? Не будем — если, конечно, скажешь нам правду. А если не скажешь, то придется развязывать тебе язык, нам самим неприятна эта грязная работа — но надо, сам понимаешь. Вот только после тебя проще будет пристрелить — или ты сам сдохнешь, в процессе — а мы пойдем дальше. И если у нас из-за отсутствия информации возникнут проблемы — то тебе-то уже будет всё равно.
Немец стал чего-то верещать, что мы варвары, что долг Германии перед человечеством — это цивилизовать диких русских, которые по своему культурному развитию стоят ниже любого европейского народа, в германской армии много солдат с высшим образованием, вот он сам ушел добровольцем с какого-то курса Мюнхенского университета, как и многие из его товарищей, «и эти молодые люди, талантливые и утонченные, которые могли проявить себя в науке, искусстве, сливки человечества, вместо исполнения своего предназначения, должны гибнуть, останавливая натиск в Европу диких азиатских орд». И если они не выстоят, то наступит гибель европейской цивилизации, закат человечества, новое средневековье.
— Слушай, как тебя там, если такой умный, то что Геббельса повторяешь, не зная, что эти слова даже не его, а Мориса Палеолога, французского посла в России в ту войну? И сказано там было дальше про «гуннскую угрозу», это уже ваш колченогий жополиз мысль себе присвоил, да и ту переврал! И двадцать лет назад именно вы себя звали «истинно тевтонскими варварами, призванными сокрушить впавшую в декаданс Европу, как гунны Рим»! Свою историю надо знать, философ! И если ты умнее меня — то отчего я в этой войне убил уже триста ваших и живой пока, а будешь ли ты жив через час — это пока под большим вопросом? А теперь отвечай, о чем спрашиваем, и без философии — иначе будем делать тебе больно. А если сдохнешь — твои проблемы!
В общем, раскололи мы этого до донышка. Всё было, как я предполагал, послали их сюда, чтобы оседлать путь на Бейс-фиорд на всякий случай, из Нарвика доставили на катере, который до утра вроде должен еще в поселке остаться. Нет, солдат на борту больше не было, да и не влезет на «раумбот» даже взвод полного состава. Гарнизона и комендатуры в поселке нет, только местные полицейские.
— Вы обещаете мне жизнь, герр офицер? Я последний сын в семье, мой старший брат погиб в прошлом году под Печенгой, он был горным егерем, героем Нарвика и Крита, я пошел в строй, потому что хотел быть похожим на него. Если погибну и я, мои родители этого не переживут. А среди моих предков кто-то в прошлом веке служил и вашему царю!
Тьфу ты! И ведь даже ножом тебя не тыкали для стимула, и больно не делали, ну почти. Вот история будет, если тот горный егерь, которого я у Лаксэльва допрашивал и убил после — это его брательник! А черт его знает, не помню уже фамилии — да и какая разница, тот фриц или этот? Чем больше вас сдохнет, тем легче нам — это после ГДР будем строить, с теми, кто уцелеет!
Спать хочется. Завидую Леонардо, который, по легенде, спал каждые четыре часа по пятнадцать минут, и ему хватало! А у нас всё дело еще впереди — и похоже, отдохнуть не удастся. Вот-вот наши подойдут — и вперед на Бейс-фиорд! Слышали там выстрелы или нет? Плохо, если катер уйдет. Как там говорил Ходжа Насреддин, «если кто-то будет утверждать, что ходить пешком лучше, чем ездить верхом, не верь этому человеку!» Ну никакого удовольствия нет плыть в холодной воде несколько километров! И если удастся проделать хоть часть пути в тепле… а отчего часть? Откуда немцы в Нарвике будут знать, когда их катер возвращается, кто на борту? Один раз у Хебуктена нам это уже удалось. Вот не верю, что стоя у причала в рыбацкой деревне, весь экипаж будет бдить по уставу! Найдется в деревне кабак, и женщины, на всё согласные. Подойдем мы туда уже в темноте, и ПНВ у нас есть, и пока еще работают, ну, в общем, шанс неплохой.
Так что фриц пока пусть живет. По единственному соображению, чтобы по рации ответил, если придет вызов: «Всё в порядке. Была стычка с русским разведдозором, но после перестрелки русские отошли», — это если слышали и спросят про стрельбу. А была бы рация разбита — лежать бы этому недоучившемуся студенту под камнями с прочими фрицевскими тушками.