Северные рассказы

Едва успевала растаять, раствориться только что разгоравшаяся на минуту-две одна лента, как впереди, неизвестно из чего, почти неуловимо для глаза, рождалась, показывалась другая, двигаясь все ближе и ближе к зениту, и вспыхивала разноцветными огнями. Они быстро перебегали по ней взад и вперед, начинаясь на западе и снова возвращаясь с востока туда же, переплетаясь между собой, осеняя друг друга мягкими, едва уловимыми глазом от быстроты, цветами, за которыми трудно было следить, которые поражали нежностью цвета, быстротой движения, сменой друг друга, то разгораясь еще больше, то потухая, то скрываясь за что-то, то снова появляясь на секунды во всей своей очаровательной прелести, поразительной для глаза…

Такая игра огней придавала всему северному сиянию большую подвижность: то там, то здесь неожиданно появлялись световые облака, то там, то здесь взлетали ракетами лучи, зажигаясь и погасая на минуту, то там, то здесь завивались коронки, и, казалось, все те слои воздуха, где горело, колыхалось, тухло и разгоралось это чудное явление, игра природы, колыхались вместе с ним, захватывали нижние слои воздуха. Лента спускалась на тысячи метров ниже, приближалась к поверхности моря, к острову, еще ярче освещала его льды, его горы и, казалось, вот она недалеко, вот она спустится, обожжет этот вспыхивающий под ней снег, коснется нас, и мы прижимались невольно к стене дома. Но морозный воздух не колыхался, свеча горела, не колыхнув пламенем, явление, не достигнув, казалось, каких-нибудь ста сажен земли, таяло, прекращалось, растворялось в тихом воздухе, и лента снова поднималась и начинала погасать, чтобы дать место другой впереди к югу, к зениту.

Все это явление двигалось не прямо к северу, но склонялось заметно к западу, и вся сила его игры шла оттуда, где были коронки, спирали и порою целые огненные шары.

Барометр тронулся и начал падать. Самоеды, эти замечательные метеорологи, говорили, что будет жестокая буря и ветер встанет с запада, где коронки. Океан, спокойный днем, проснулся, и в пролив стала вкатываться тихая, ровная, но крупная волна где-то далеко уже в море разыгравшегося волнения.

Прибрежный лед заплакал жалобными звуками в проливе, у нашего берега зашептался прибой.

Собаки, как заряженные аккумуляторы, бродили беспокойно по берегу, отыскивая, куда бы забраться от бури, ложились на снег, ворча и взвизгивая, катались по нему и бежали в сени, сгорбившись, с поднявшейся на спине и шее шерстью, к которой нельзя было прикоснуться, чтобы не причинить им видимой боли, от которой они при малейшем прикосновении взвизгивали и даже кусались.

Я снял теплую оленью шапку и погладил свои волосы. Мне было неприятно их трогать. Я, казалось, не мог бы их чесать. Они тоже, как у собак, приподнимались, были грубыми и издавали больше треска, чем обыкновенно.

Северное сияние продолжалось всю ночь и не давало спать. Мы вскакивали с постелей, подбегали к окнам и смотрели на двор, на снежные горы, на простор пролива, где вспыхивал снег, где на минуты показывалась ясно даль, обозначались резко контуры гор, как в летнюю грозу, но с той только разницей, что явление света было медленнее, мягче, ровнее.

Мороз трещал и в горах, и на льду пролива, раздаваясь пушечными глухими выстрелами, когда вдруг лопались камни, когда вдруг раскалывался лед… Нашей крыше тоже досталось не мало; порой там раздавался такой удар, что мы думали, что она развалится.

Мы плохо спали, мы не могли спать, нас что-то волновало, помимо этих неожиданных ударов, зарев, блеска, который проникал в комнаты, который отражался на стенах.

Я выходил несколько раз ночью на улицу и осматривал небо. Оно пылало уже на юге, оно далеко уже перешло зенит и теперь, образовавши ленты, покрывши весь южный небосклон световыми облачками, легкими, прозрачными, почти неподвижными, горело, тихо колыхаясь в воздухе.

6 февраля.

Дневной свет скрыл северное сияние, но оно продолжалось, следуя дальше на юг, и становилось уже невидимым, как это было перед рассветом, когда от него только видны были на юге один отблеск и зарево.

Барометр пошел книзу, но еще ровно, медленно. Температура повысилась, из воздуха повалились ледяные иглы и мелкий снежок. Океан шумел, и в пролив вкатывались волны все больше и больше. С ближайшего мыска, выдавшегося в море, с ближайших островков доносились визг, шум и треск сталкивающегося льда.

Днем наши промышленники, охотясь на льду пролива, были удивлены необыкновенным наплывом с моря морского зверя. Там неожиданно появились белые дельфины; они стадами зашли в пролив, прошли рядом с нашим берегом, показывая свои белые спины и тяжело дыша; у льдов заиграл веселый гренландский тюлень, который тоже был гостем в такое время у берегов нашего острова; полыньи покрылись нерпами, принеслись откуда-то с простора океана ледяные красивые утки, появились кайры-свистуны, зашныряли под самым нашим берегом черными, едва заметными в зимний рассвет дня точками люрики, и пролив необыкновенно, словно в летнее время, оживился.