Северная война. От Головчино до Полтавы

Меншикову, командовавшему кавалерией (Шереметев командовал пехотой), приказано сжечь и уничтожить все пригодное в пищу на пути шведского войска; жителей деревень вывести в лес – на пути шведов должна быть безжизненная земля. На каждой переправе изнурять врага боем. Держать как можно дольше, но в сражение не вступать: только шведы переправляются через реку – избегать большого сражения. И так до следующей переправы. Нужно сломить волю шведов – вот какую задачу поставил царь перед светлейшим князем.

Шереметеву, командующему пехотой, было приказано оставаться в лагере и ждать дальнейших указаний.

Как рассвело, Петр вместе с отрядом охраны отбыл из лагеря в Бешенковичах – таким было первое посещение лагеря царем Петром. Царь еще не раз будет в лагере. А последнее его посещение окажется и для Шереметева, и для многих генералов (и даже для любимца Меншикова), мягко сказать, неприятным – генерала Репнина царь Петр и вовсе приговорит к смертной казни (осудит и приговорит Репнина Меншиков, царь лишь подпишет приговор). Но об этом чуть позже.

В марте Карл из Гродно двинулся к Минску и просидел там до лета, собирая войска и провиант. Шведский король решил в течение одной летней компании взять Москву.

И 7 июня король выступает из Минска. Этот день и можно назвать днем вторжения в Россию.

***

– О! Ты глянь на этого чухонца, – драгунский палаш указал на совсем еще молоденького, безусого солдатика. Тот, попыхивая трубочкой, спокойно, даже как-то безучастно смотрел на двух подъехавших к нему драгун светлейшего князя. Солдатик был высок ростом и, даже сидя на разбитом лафете, худыми коленями чуть не касался узкой груди, точно сидел он не на лафете, а на корточках.

– Смешной, право, – был ответ. – Как куренок на дворе моей тещи. – Драгун аж прыснул от смеха, до того смешон ему был этот одинокий швед, сидевший на разбитом лафете возле изувеченных ядром тел двух своих соплеменников.

– О чем смех? – к драгунам шагом подъехал офицер. – Пленный? – указал он на солдатика и на чистом шведском спросил: – Имя?

Солдатик посмотрел на офицера – без удивления, без ненависти, а как-то болезненно пронзительно. И не ответил.

– Ошалел, – даже с какой-то жалостью отвечал драгун, что сравнил солдатика с куренком. – Совсем еще пацаненок.

– Встать можешь? – офицер уже внимательно глядел на солдатика.

– Я – саксонец, – и солдатик поднялся во весь свой длиннющий рост. Теперь было ясно видно, что ему лет пятнадцать, не больше. Худые его руки упали ниже колен, и ноги были так длинны, как только могут быть у подростка, и мундир не мог скрыть его еще короткого, не успевшего вырасти тела.

– Ух ты! – теперь и офицер улыбнулся. – А зовут как? – уже по-немецки спросил офицер.

– Фридрих, – не вынимая изо рта потухшей трубочки, сквозь зубы отвечал солдатик. Отвечал безучастно, точно разговор шел не возле разбитых ядрами деревьев и изувеченных трупов, а у какого-нибудь саксонского кабачка, и обращались к нему не вражеские драгуны, а подгулявшие ремесленники, которым от благодушия захотелось простой болтовни.

– Родом откуда? – продолжал допрос офицер.

– Как наш-то шпарит, – чуть слышно и не без гордости шепнул драгун драгуну.

– А то! Он с самим светлейшим до войны в самой Голландии учился. Он по-ихнему шпарит как по-нашему.

– Из-под Дрездена, – был ответ.

– У Карла закончились мужчины? – усмехнулся офицер.

Ни тени обиды.

– Я – артиллерист, – был ответ все так же сквозь зубы; трубка, казалось, вросла в него, так он просто и естественно держал ее своими крепкими мальчишескими зубами. – Это мои бывшие товарищи, а это моя пушка.

– Почему не убежал как все? Почему сидишь здесь? У тебя было время уйти.

– Почему не убежал? – эхом повторил Фридрих. – Это письмо я получил третьего дня, – он достал из-за пазухи конверт и протянул его русскому офицеру. – В нем ответ, почему я не ушел. Я искал с вами встречи. И хочу перейти на вашу сторону.

– А если бы мы тебя убили? – офицер принял конверт, достал письмо и быстро прочел немногие строки, что были в письме.

– Значит, судьба.

– Говоришь, артиллерист? – офицер с интересом разглядывал этого спокойного в своей дерзости мальчишку. – Великому нашему государю, Петру Алексеевичу, нужны артиллеристы.

Письмо было возвращено, и длинные тонкие пальцы, чуть подрагивая, свернули лист бумаги, вернули его в конверт и бережно засунули за пазуху, к самому сердцу.

– Пошли, – кивнул офицер и пропустил солдатика вперед, чуть сбоку, сверху посматривая на неторопливый длинный шаг молодого саксонца. Драгуны, которых распирало от любопытства: что было в письме, и о чем был разговор, но не смевшие спросить своего строгого офицера, пустили лошадей следом. Так неторопливо они дошли до русского лагеря.