Северная война. От Головчино до Полтавы

Меншикову, командовавшему кавалерией (Шереметев командовал пехотой), приказано сжечь и уничтожить все пригодное в пищу на пути шведского войска; жителей деревень вывести в лес — на пути шведов должна быть безжизненная земля. На каждой переправе изнурять врага боем. Держать как можно дольше, но в сражение не вступать: только шведы переправляются через реку — избегать большого сражения. И так до следующей переправы. Нужно сломить волю шведов — вот какую задачу поставил царь перед светлейшим князем.

Шереметеву, командующему пехотой, было приказано оставаться в лагере и ждать дальнейших указаний.

Как рассвело, Петр вместе с отрядом охраны отбыл из лагеря в Бешенковичах — таким было первое посещение лагеря царем Петром. Царь еще не раз будет в лагере. А последнее его посещение окажется и для Шереметева, и для многих генералов (и даже для любимца Меншикова), мягко сказать, неприятным — генерала Репнина царь Петр и вовсе приговорит к смертной казни (осудит и приговорит Репнина Меншиков, царь лишь подпишет приговор). Но об этом чуть позже.

В марте Карл из Гродно двинулся к Минску и просидел там до лета, собирая войска и провиант. Шведский король решил в течение одной летней компании взять Москву.

И 7 июня король выступает из Минска. Этот день и можно назвать днем вторжения в Россию.

* * *

— О! Ты глянь на этого чухонца, — драгунский палаш указал на совсем еще молоденького, безусого солдатика. Тот, попыхивая трубочкой, спокойно, даже как-то безучастно смотрел на двух подъехавших к нему драгун светлейшего князя. Солдатик был высок ростом и, даже сидя на разбитом лафете, худыми коленями чуть не касался узкой груди, точно сидел он не на лафете, а на корточках.

— Смешной, право, — был ответ. — Как куренок на дворе моей тещи. — Драгун аж прыснул от смеха, до того смешон ему был этот одинокий швед, сидевший на разбитом лафете возле изувеченных ядром тел двух своих соплеменников.

— О чем смех? — к драгунам шагом подъехал офицер. — Пленный? — указал он на солдатика и на чистом шведском спросил: — Имя?

Солдатик посмотрел на офицера — без удивления, без ненависти, а как-то болезненно пронзительно. И не ответил.

— Ошалел, — даже с какой-то жалостью отвечал драгун, что сравнил солдатика с куренком. — Совсем еще пацаненок.

— Встать можешь? — офицер уже внимательно глядел на солдатика.

— Я — саксонец, — и солдатик поднялся во весь свой длиннющий рост. Теперь было ясно видно, что ему лет пятнадцать, не больше. Худые его руки упали ниже колен, и ноги были так длинны, как только могут быть у подростка, и мундир не мог скрыть его еще короткого, не успевшего вырасти тела.

— Ух ты! — теперь и офицер улыбнулся. — А зовут как? — уже по-немецки спросил офицер.

— Фридрих, — не вынимая изо рта потухшей трубочки, сквозь зубы отвечал солдатик. Отвечал безучастно, точно разговор шел не возле разбитых ядрами деревьев и изувеченных трупов, а у какого-нибудь саксонского кабачка, и обращались к нему не вражеские драгуны, а подгулявшие ремесленники, которым от благодушия захотелось простой болтовни.

— Родом откуда? — продолжал допрос офицер.

— Как наш-то шпарит, — чуть слышно и не без гордости шепнул драгун драгуну.

— А то! Он с самим светлейшим до войны в самой Голландии учился. Он по-ихнему шпарит как по-нашему.

— Из-под Дрездена, — был ответ.

— У Карла закончились мужчины? — усмехнулся офицер.

Ни тени обиды.

— Я — артиллерист, — был ответ все так же сквозь зубы; трубка, казалось, вросла в него, так он просто и естественно держал ее своими крепкими мальчишескими зубами. — Это мои бывшие товарищи, а это моя пушка.

— Почему не убежал как все? Почему сидишь здесь? У тебя было время уйти.

— Почему не убежал? — эхом повторил Фридрих. — Это письмо я получил третьего дня, — он достал из-за пазухи конверт и протянул его русскому офицеру. — В нем ответ, почему я не ушел. Я искал с вами встречи. И хочу перейти на вашу сторону.

— А если бы мы тебя убили? — офицер принял конверт, достал письмо и быстро прочел немногие строки, что были в письме.

— Значит, судьба.

— Говоришь, артиллерист? — офицер с интересом разглядывал этого спокойного в своей дерзости мальчишку. — Великому нашему государю, Петру Алексеевичу, нужны артиллеристы.

Письмо было возвращено, и длинные тонкие пальцы, чуть подрагивая, свернули лист бумаги, вернули его в конверт и бережно засунули за пазуху, к самому сердцу.

— Пошли, — кивнул офицер и пропустил солдатика вперед, чуть сбоку, сверху посматривая на неторопливый длинный шаг молодого саксонца. Драгуны, которых распирало от любопытства: что было в письме, и о чем был разговор, но не смевшие спросить своего строгого офицера, пустили лошадей следом. Так неторопливо они дошли до русского лагеря.