Северная Аврора

«Когда на деревянных подмостках показалась невысокая крепкая фигура Ленина, тысячи людей его приветствовали… Улыбаясь, он поднялся на трибуну, махнул рукой, чтобы остановить рукоплескания, и сразу начал говорить. Он говорил о пресловутой свободе Америки: «Там демократическая республика. И что же? Нагло господствует кучка не миллионеров, а миллиардеров, а весь народ в рабстве, в неволе… Мы знаем истинную природу так называемых демократий…» Он призывал к беспощадной борьбе с бандой наглых хищников и грабителей, вторгшихся в пределы русской земли и сотнями, тысячами расстреливающих рабочих и крестьян Советской России.

Все затихло. Люди дышали его дыханием. Чувствовалось, что ни огнем, ни железом не порвать связи между ним и слушающими его людьми. Свою получасовую речь он закончил словами: «У нас один выход: победа или смерть!» Разразилась новая, несмолкаемая буря. Толпа запела «Интернационал». Ленин направился к выходу в сопровождении большой группы людей, состоявшей из рабочих, моряков, красноармейцев, женщин и даже детей. В цеху и на заводском дворе за его спиной еще раздавалось пение «Интернационала». Пели все. Вечер был жаркий. Ленин вышел к автомобилю в распахнутом пальто, с черной кепкой в руке. Какая-то женщина с встрепанными волосами, стиснув в зубах папироску, настойчиво проталкивалась к нему…»

– Нет! – вдруг сказал Павлин, сжимая пальцами виски. – Не верю!.. Не может Ильич умереть в этот грозный час…

– Не может, – убежденно сказал Фролов, откладывая газету. Он взглянул на Павлина. – Однако ты прежде всего возьми себя в руки.

Павлин пожал плечами.

– Ты совсем, как мой покойный друг Андрей Зенькович… Нет, Фролов! Сейчас нельзя не волноваться.

Фролов понимал состояние Павлина, сам волновался не меньше его и только усилием воли сдерживал себя.

– Не распускай себя, Павлин Федорович… Сегодня тысячи людей на нас смотрят. Мы должны работать, действовать, принимать решения… – говорил он. – Все это мы должны делать во имя Ленина. Никто из нас не имеет права сложить руки и предаться горю. Наши враги только этого и жаждут… Я, наоборот, от горя зверею…

Суровое лицо Фролова выражало твердую волю. Это отразилось в необыкновенном, точно застывшем выражении его глаз; обычно спокойные, серые, они приобрели сейчас жесткий, металлический оттенок. И чувствовалось, что этот человек ничего не пожалеет, и прежде всего самого себя, для успеха того дела, которому он беззаветно предан. Глядя на него, все находившиеся в избе, не исключая и самого Павлина, поняли, что среди них появился крепкий, действительно большевистский комиссар, человек, не знающий сомнений в борьбе и бесстрашно идущий навстречу любым трудностям, для которого любая опасность только временное препятствие, не больше…

– Сегодня вечером проведем совещание… Надо выяснить обстановку! – строго, тоном приказания сказал Фролов и обернулся к Павлину. – Но до совещания я хочу познакомиться с твоими людьми. С каждым отдельно…

– Сейчас мы это устроим, – ответил Павлин.

Он подозвал штабных командиров, чтобы отдать им соответствующие распоряжения.

2

День подходил к концу, в избе все время шумел и толкался народ, и Фролову никак не удавалось остаться с Павлином наедине, чтобы поговорить с ним по вопросу, касавшемуся самого комбрига. Однако необходимо было, наконец, выбрать подходящий момент и рассказать обо всем Виноградову.

Уже первые часы пребывания в бригаде, разговоры с бойцами, командирами и комиссарами показали Фролову, что люди беспредельно верят Павлину и думают только о том, чтобы выгнать с Двины интервентов. В то же время Фролов понял, что положение бригады чрезвычайно трудное. Начальник оперативного отдела, предупреждая его, не соврал.