Северная Аврора

Рабочие Архангельска, понятно, не могли знать об этом. Но они знали, что советская власть помнит о них, и с нетерпением ждали Красную Армию. Они верили, что час освобождения близок, и эта вера давала им силы преодолевать голод, холод и болезни, свирепствовавшие в городе.

В одну из метельных январских ночей у Чеснокова в Соломбале, в мезонине деревянного домика, стоявшего неподалеку от канала, собрались большевики.

Окно было закрыто одеялом. Сидели при свечке. С Двины, потряхивая ветхую крышу, дул резкий ветер.

Чесноков передал товарищам сводку, полученную от Политотдела Шестой армии. Сведения были радостные.

– Еще месяц, товарищи, не больше. Шестая армия скоро закончит переформирование… И тогда…

Чесноков был, как всегда, спокоен. За последнее время он сильно страдал от цинги, болели ноги, он ходил с палкой.

– Об одном не забывайте, – говорил Чесноков товарищам. – Народ страсть как волнуется… Вот Потылихин считает, что судоремонтники не выдержат, снова выступят. Но это будет бесплодное выступление. Рано, товарищи. Напрасные жертвы! Надо учитывать момент. Помните, как Ильич выбирал время для Октябрьского восстания? Мы ведь не анархисты. Кровь рабочих и крестьян дороже самого дорогого. А сейчас Ларри завернул гайку, как говорится, на всю резьбу. Опять расстрелы пошли.

– Ты-то сам добегаешься! – сказал Потылихин. – Тебе совсем нельзя сейчас выходить на улицу. За тобой охотятся, я знаю.

– Я ничего… Мне не нужны никакие явки. – Чесноков весело улыбнулся. – Меня Архангельск укрывает. И портовики, и Соломбала, и на лесопильных. Сейчас нам необходимо подбодрить народ. Пускай головы не вешают. Унынию не поддаются. Сейчас надо копить силы. Кто, как не пролетариат, будет подымать Архангельск из мерзости запустения?

Рядом с Шурочкой сидел огромного роста мужчина в потертой матросской шинельке. Его привел Потылихин.

Жадно выслушав Чеснокова, новичок спросил:

– Неужто? Наверняка, что скоро?

– А ты думаешь, я баюшки-баю пою? – сурово сказал Чесноков. – Впустую, что ли, как нянька, утешаю? Чтоб и вы людям баюшки-баю напевали? Через месяц, полтора наши будут здесь. Так и говори ребятам!

…Когда все разошлись, Чесноков и Шурочка остались вдвоем. Базыкиной опасно было идти ночью через весь город. Но у Чеснокова была только одна койка. Он велел Шурочке ложиться спать.

– А ты?

– Я еще побуду тут часик, а потом пойду к меднику, рядом живет. Смелый парень, ничего не боится. Много у нас, Шурочка, замечательных людей, беззаветно преданных советской власти. Когда с ними сталкиваешься, еще сильней хочется жить, бороться, идти вперед… Я чем жив? Людьми, ей-богу! От них и бодрость и силы. Вот возьми парня, что сидел рядом с тобой. Не смотри, что с виду прост. Это Блохин, грузчик… Вместе с нами в подполье.

Свеча догорела. Чесноков подошел к окну и снял одеяло. Лунный свет проник в комнату, казавшуюся теперь особенно холодной, жалкой, неуютной. Шура прилегла на койку.

– Легче шагай. Услышат внизу, Аркадий.

– Ничего. Там тоже свои, – ответил Чесноков и вдруг рассмеялся. – Я, знаешь, что вспомнил? Павлина! Ночью, как раз после выборов в Совет, на него налетели бандиты… Белогвардейцы, конечно! Он ехал по Петроградскому проспекту. Они с винтовками. А он их жалким пистолетишком разогнал. Эх, был боец! Жаль, что нет его с нами. А ты спи, Шура! Я еще посижу у окошечка… Помечтаю.

Он снова подошел к окну.

Необъятный северный город раскинулся под луной, будто выкованный из серебра. Ни одного огня. «Какая ширь!.. И точно все заколдовано, – думал Чесноков. – Ну, недолго, брат… Расколдуем!»

5 февраля 1920 года войскам Северного фронта было прочитано воззвание.