Севера. Часть 2

Бородулин зачем-то поднялся к себе, потоптался в пустой комнате, и пошел обратно, на улицу. В радиорубке уже не целовались, процесс явно зашел гораздо дальше. Внезапно накатила тоска. Ну, студенты – ладно, дело молодое. Но вот даже Михайленко сегодня ближе к вечеру упорол на снегоходе к своей Изольде, выпросив у Андрея в поставку кило ее любимого мороженого. Да и остальные старпёры мало-помалу находили себе подруг. Корнев вот, Мелентьев опять же. Вот только он… Да, пока он крутился, старательно занимая себя работой, ему некогда было думать о Марине. Сейчас же… ни с того, ни с сего нахлынула тоска, сжала сердце ледяной рукой. Он стоял на улице, чуть в стороне от веселящихся людей и ощущал себя чужим на этом празднике. Чужим и одиноким. Настолько, что хотелось просто завыть в голос, и он стиснул зубы, давя рвущиеся к глазам злые непрошенные слезы.

- Андрей Владимирович!

Он не сразу понял, что это обращаются к нему.

- Андрей Владимирович, пойдемте танцевать.

Бородулин поднял голову и увидел перед собой ту самую Свету.

- Пойдемте, Сережка объявил белый танец.

Он внимательно вгляделся в лицо стоявшей перед ним девушки, и вдруг понял, что она сейчас напряженно, до последнего нерва, ждет его ответа и ужасно, до обморока боится получить отказ. Что решилась уж непонятно как, надеясь, разве что, на новогоднее чудо, и если он промедлит еще хоть пару секунд, то она рванется, убежит прочь, кинется рыдать в свою комнатушку, и в эту новогоднюю ночь еще одним несчастным человеком будет больше. И он, мысленно махнув на все рукой, широко улыбнулся и сказал:

- Пойдем.

И, беря девушку за руку в тонкой узорчатой вязаной перчатке, увидел, каким счастьем вспыхнули широко открытые карие глаза, обрамленные длиннющими пушистыми ресницами.

А потом они кружились, неловко обнявшись – ну как тут нормально обнимешься через два тулупа – и она ему что-то говорила, а он, кажется, что-то отвечал, и все смотрел на нее, на свежее лицо, завораживающе-прекрасное своей молодостью, на яркий румянец щёк, на осевшие на ресницах крупные снежинки… Он задрал голову вверх.

- Смотри, какой снег!

Она тоже подняла голову. С неба, медленно опускались огромные, неторопливые снежные хлопья. Они танцевали в лучах освещавших двор крепости фонарей, кружась в такт музыке вместе с кружащимися парами. Хрипловатый голос Жо Дассена сменился – наверняка Серега специально включил – старым шлягером:

Такого снегопада, такого снегопада,

Давно не помнят здешние места…

Светлана стянула перчатку с узкой ладошки, поймала снежинку и, зажмурившись, сжала кулачок. А потом, не открывая глаз, потянулась по-детски пухлыми губами к Андрею. И он, плюнув на свой статус, и на свой возраст, и на свое прошлое, и на то, что люди смотрят, чуть нагнулся навстречу, и накрыл ее губы своими.

Когда они добрались, наконец, до четвертого этажа донжона, он наощупь закрыл за спиной задвижку, скинул на пол тяжелый полушубок, шапку и вновь впился поцелуем в мягкие, податливые девичьи губы, чувствуя, как они неумело, но страстно отвечают ему. Не в силах оторваться, он на ощупь нашарил пуговицы ее шубейки, расстегнул и спустил с плеч. Она оторвалась от него сама, прошептала:

- Расправь постель, я сейчас…

Чувствуя, как колотится о ребра сердце и как кругом идет голова, Андрей подкинул несколько поленьев в камин. Не зажигая света, сбросил со своего топчана покрывало, откинул одеяло и, почувствовав рядом движение, обернулся. Она стояла перед ним обнаженная, глядя прямо перед собой, крепко сжав кулачки перед грудью. Бородулин рывком скинул рубаху и обнял девушку, неожиданно для себя ощутив, как все ее тело содрогается от крупной дрожи. Она слабо попыталась отстраниться:

- Я… еще… никогда…

Девушка выговаривала слова словно бы через силу.

- Может, тогда не надо? – глупо спросил Андрей, опуская руки и ощущая себя то насильником-педофилом, то последним идиотом, помешавшимся на почве спермотоксикоза. – Если ты не хочешь…

Она не дала ему закончить фразу.

- Я хочу, я очень хочу, - зашептала она быстро-быстро, - только боюсь и…

Света не опустила голову, но даже того, попадавшего в окошко спальни, скудного света хватило, чтобы увидеть, как загорелись ее щеки.