— Вполне. То есть если вы не будете идти так быстро. Видите ли, здесь не на что смотреть, что могло бы извинить меня за то, что я остановился перевести дыхание. Вот если бы я был Гамлетом, принцем Датским, вы бы подумали, что я могу романтично прогуливаться с человеком «тучным и одышливым».[59] Пожалейте мою дряхлость ради него.
— Я пойду медленнее исключительно ради вас. Вы мне нравитесь в двадцать раз больше, чем Гамлет.
— Из принципа, что живой осел лучше мертвого льва?
— Возможно, и так. Я не разбираюсь в своих чувствах.
— Я доволен, что пришелся вам по душе даже без подробного изучения того материала, из которого я сделан. Только нам не нужно идти улиточным шагом.
— Хорошо. Идите своим шагом, а я пойду за вами. Или останавливайтесь и погружайтесь в размышления, как Гамлет, с которым вы себя сравнили, если я иду слишком быстро.
— Спасибо. Но так как моя мать не убивала моего отца и не выходила после этого замуж за моего дядю, я не знаю, о чем мне следует поразмыслить, разве что о том, насколько велики наши шансы хорошо пообедать. Что вы думаете об этом?
— Я надеюсь на это. Миссис Пуркис — хорошая кухарка, если верить общественному мнению Хелстона.
— Но как вы считаете, ей может помешать весь этот сенокос?
Маргарет понимала, что мистер Белл любезно пытается вести беззаботный разговор, стараясь отвлечь ее от размышлений о прошлом. Но она скорее бы прошла этими дорогими ее сердцу тропинками в молчании, даже пожелала бы остаться одна, не опасайся она показаться неблагодарной.
Они дошли до коттеджа, где жила вдова — мать Сьюзан. Сьюзан не было дома. Ее отправили в приходскую школу. Маргарет расстроилась, и бедная женщина, заметив это, начала извиняться.
— О, все в порядке, — ответила Маргарет. — Я очень рада это слышать. Я могла бы догадаться. Только она обычно оставалась с вами дома.
— Да, так и было. Я очень скучаю по ней. По вечерам я обычно учила ее тому, что знаю сама. Конечно, этого было мало. Но она постепенно становилась такой полезной, что нынче я без нее как без рук. Зато теперь она знает гораздо больше меня, — вздохнула мать.
— Может, я ошибаюсь, — проворчал мистер Белл. — Не обращайте внимания на мои слова. Я уже долго живу на этом свете. Но я должен сказать, что ребенок становится лучше, проще и образованнее, оставаясь дома, помогая своей матери, изучая вместе с ней по вечерам главу из Нового Завета, чем в любой школе.
Маргарет не хотелось поощрять его на разговор, отвечая ему и таким образом поддерживая его спор с матерью. Поэтому она повернулась к ней и спросила:
— Как поживает старая Бетти Барнс?
— Я не знаю, — ответила женщина довольно резко. — Мы не друзья.
— Почему? — спросила Маргарет, которая в прежние времена выступала в деревне в роли миротворца.
— Она украла моего кота.
— Она знала, что он ваш?
— Я не знаю. Полагаю, что нет.
— И что? Она не отдала его вам, когда вы сказали, что он ваш?
— Нет! Потому что она сожгла его.
— Сожгла?! — в один голос воскликнули Маргарет и мистер Белл.
— Поджарила его! — объяснила женщина.
Но это ничего не объяснило. Расспросив ее, Маргарет добилась от нее ужасной правды: цыганка-предсказательница убедила Бетти Барнс одолжить ей воскресную одежду мужа, пообещав, что честно вернет ее в субботу вечером, прежде чем Гудмэн Барнс обнаружит пропажу. Встревоженная исчезновением цыганки с одеждой и испугавшись гнева мужа, Бетти обратилась к колдовству. По одному дикому деревенскому суеверию вопли кота, сваренного или зажаренного живьем, заставят, так сказать, силы тьмы исполнить желания палача. Бедная вдова, очевидно, тоже верила в действенность колдовства. Возмущало ее только то, что для жертвоприношения из всех других выбрали именно ее кота. Маргарет в ужасе выслушала ее и тщетно попыталась вразумить. Постепенно она заставила женщину принять очевидные факты, логическая связь и выводы из которых были очевидны для самой Маргарет. Но в результате смущенная женщина просто повторила свое первое утверждение, а именно «конечно, это было очень жестоко, и ей бы не хотелось так поступать, но нет ничего другого, что может дать человеку то, чего он желает. Ей говорили об этом всю жизнь, но все равно это было жестоко с ее стороны». Маргарет в отчаянии оставила свои попытки переубедить ее и ушла с тяжелым сердцем.
— Вы порядочная девушка и не торжествуете победу надо мной, — сказал мистер Белл.
— Почему? Что вы имеете в виду?
— Меня самого. Я ошибался насчет обучения. Любое обучение лучше, чем воспитывать ребенка в таком грубом язычестве.
— О, я помню. Бедная маленькая Сьюзан! Я должна навестить ее. Вы не против, если мы зайдем в школу?
— Ничуть. Мне любопытно посмотреть, чему ее учат в школе.
Они не слишком много разговаривали, но продолжили свой путь через лощину, поросшую лесом; даже под его мягкой зеленой сенью Маргарет не могла избавиться от шока и боли, вызванных рассказом о такой жестокости. В то же время сама манера изложения выдавала полное отсутствие воображения и сострадания к бедному животному.