Север и Юг

Маргарет собралась задолго до назначенного времени, и у нее было достаточно времени, чтобы тихо, незаметно от всех поплакать, и радостно улыбаться, когда на нее смотрели. Она тревожилась, как бы они не опоздали на поезд. Но нет! Они прибыли вовремя, и она, наконец, вздохнула свободно и счастливо, сидя в вагоне напротив мистера Белла и увлеченно рассматривая пробегающие мимо знакомые станции. Старые провинциальные южные городки и деревушки спали в лучах теплого солнца, которое окрасило в ярко-красный цвет их черепичные крыши, так отличавшиеся от холодных шиферных крыш севера. Стаи голубей парили над этими заостренными, причудливыми фронтонами, медленно садились то там, то здесь, ерошили свои мягкие, блестящие перья, подставляя каждое перышко приятному теплу. На станциях было мало людей, и казалось, что они слишком ленивы, чтобы путешествовать. Не было ни суеты, ни суматохи, к которым Маргарет привыкла во время своих двух путешествий на Лондонской и Северо-Западной ветках. Позднее, в этом же году эту железнодорожную линию наводнят богатые искатели удовольствий, но торговцев, постоянно ездящих по своим делам, будет значительно меньше, чем на северных ветках. Здесь почти на каждой станции стояли, засунув руки в карманы, один или два праздных наблюдателя, настолько увлеченные своим занятием, что путешественники гадали, что они будут делать, когда поезд уйдет. Разве что разглядывать опустевшие рельсы, несколько сараев, одно-два дальних поля. Горячий воздух танцевал над золотым спокойствием полей, фермы одна за другой оставались позади, напоминая Маргарет немецкие идиллии из «Германа и Доротеи»[50] и «Эванджелины».[51] Но и от этой иллюзии она очнулась. Пришло время выйти из поезда и добираться до Хелстона. И теперь острые чувства сжимали ее сердце, боль это была или удовольствие — она едва ли могла сказать. Каждая миля вызывала у нее воспоминания, от которых она не отказалась бы ни за что на свете, но каждое воспоминание заставляло ее оплакивать «те дни, что больше не повторятся» с невыразимой тоской. Последний раз она проезжала по этой дороге, когда уезжала с отцом и матерью: и день, и время года навевали тоску, в ней самой не осталось надежды, но родители были рядом с ней. Теперь она одна, сирота, а они покинули ее, исчезли с лица земли. Ей было больно видеть Хелстонскую дорогу, залитую солнечным светом: каждый поворот, каждое знакомое дерево сохранили летнюю красоту прежних лет. Природа не изменилась — она осталась вечно молодой.

Мистер Белл знал, о чем думает Маргарет, и благоразумно молчал. Они доехали до Леннард Армз. Наполовину ферма, наполовину гостиница стояла немного в стороне от дороги, как бы говоря, что хозяин не так уж зависим от путешественников, чтобы навязывать им свои услуги. Они сами должны найти его. Дом стоял напротив деревенской лужайки, и прямо перед ним возвышалась вековая липа, обнесенная скамейкой, в густой листве дерева был сокрыт мрачный герб Леннардов. Дверь гостиницы была широко распахнута, но никто не торопился встретить путешественников. Когда появилась хозяйка — они уже многое успели рассмотреть — она оказала им сердечный прием, как будто они были долгожданными гостями, извинилась, что задержалась, объяснив, что сейчас время сенокоса, и мужчинам в поле нужно было отослать провизию. Она была слишком занята — укладывала еду в корзины — и не услышала шума экипажа, который, съехав с основной дороги, катил по мягкому дерну.

− Боже мой! — воскликнула она, когда солнечный луч осветил лицо Маргарет. — Это мисс Хейл, Дженни, — воскликнула она, подбегая к двери, и позвала свою дочь. — Иди сюда, иди сюда быстрее, это мисс Хейл!

А затем она подошла к Маргарет и пожала ей руки с материнской нежностью.

− Как вы все? Как викарий и мисс Диксон? Особенно викарий! Господь благослови его! Мы никогда не перестанем жалеть, что он уехал.

Маргарет сделала попытку заговорить, чтобы рассказать ей о смерти отца — миссис Пуркис, видимо, знала о смерти миссис Хейл, поскольку не упомянула ее имени — но у нее перехватило горло от нахлынувших эмоций и она, указав на свой глубокий траур, смогла произнести только одно слово: «Папа».

− Конечно же, сэр, этого не может быть! — сказала миссис Пуркис, поворачиваясь к мистеру Беллу, чтобы тот подтвердил ее горькое сомнение. — Весной сюда приезжал джентльмен… возможно, не далее, как прошлой зимой… он рассказывал нам о мистере Хейле и мисс Маргарет. И он сказал, что миссис Хейл умерла, бедняжка. Но он ни словом не обмолвился, что викарий болен!