Север и Юг

Миссис Торнтон пришла в дом Хейлов на следующее утро. Несчастной миссис Хейл стало намного хуже. Неожиданная перемена — этот очевидный шаг к смерти — случилась ночью, и вся семья испугалась, увидев, как побледнело и осунулось ее лицо за двенадцать часов страданий. Миссис Торнтон, которая не видела ее несколько недель, сразу смягчилась. Она пришла только потому, что сын попросил ее об одолжении, но вооружилась горьким чувством оскорбленного достоинства по отношению к семье, воспитавшей Маргарет. Она сомневалась, что миссис Хейл серьезно больна. Она сомневалась, что так уж необходимо немедленно удовлетворять каприз этой леди, жертвуя собственными планами на день. Миссис Торнтон заявила сыну, что желала бы, чтобы Хейлы никогда не приезжали в Милтон, чтобы он никогда не знакомился с ними, чтобы бесполезные языки, вроде латыни и греческого, никогда не были придуманы. Он молча выслушал ее слова, но когда она закончила свою обличительную речь против мертвых языков, он спокойно, коротко и решительно повторил свою просьбу: он хотел бы, чтобы его мать пошла и навестила миссис Хейл в назначенное время — наиболее удобное для больной. Миссис Торнтон неохотно подчинилась желанию своего сына, любя его сильнее за подобное проявление чувств, но в душе по-прежнему считая, что он чрезмерно великодушен, не разрывая отношения с Хейлами.

По мнению миссис Торнтон, великодушие ее сына было сродни слабости. Но презрение к мистеру и миссис Хейл и неприязнь к Маргарет занимали ее мысли лишь до тех пор, пока она не почувствовала всю их ничтожность перед темной тенью крыльев ангела смерти. На кровати лежала миссис Хейл — мать, как и она, но намного моложе ее — и не было надежды, что она когда-нибудь сможет подняться. В этой затемненной комнате свет не отличался от тени, не было никакого движения, даже самого незаметного, — лишь чередование шепота и тишины. Когда миссис Торнтон, сильная и полная жизни, вошла, миссис Хейл лежала неподвижно, хотя по выражению ее лица было понятно, что она понимает, кто перед ней. Но в первую минуту она даже не приоткрыла глаза, — только крупные слезы выступили на ее ресницах. Потом, слабой рукой нащупав на одеяле сильные пальцы миссис Торнтон, миссис Хейл сказала, едва дыша, (миссис Торнтон пришлось наклониться, чтобы услышать):

− Маргарет… у вас есть дочь… моя сестра в Италии. Мое дитя останется без матери… В незнакомом месте… если я умру… вы будете…

И туманный, блуждающий взгляд миссис Хейл, полный глубокой тоски, остановился на лице миссис Торнтон. Какое-то время выражение ее лица не менялось, оно по-прежнему было мрачным и застывшим. Но глаза больной затуманились медленно выступившими слезами, и она, возможно, увидела, как на застывшие черты лица ее гостьи набежала тень. Не мысль о сыне или о живой дочери Фанни взволновала в конце концов сердце миссис Торнтон. А внезапное воспоминание о маленькой дочери, умершей в младенчестве много лет назад, навеянное атмосферой комнаты, словно внезапный солнечный луч расплавило ледяную корку, за которой пряталась нежная и чуткая женщина.

− Вы хотите, чтобы я была другом мисс Хейл, — сказала миссис Торнтон своим размеренным тоном, который не смягчился, как ее сердце, но стал ясным и отчетливым.

Миссис Хейл, не отрывая взгляда от лица миссис Торнтон, сжала руку, лежащую под ее рукой на покрывале. Она не могла говорить. Миссис Торнтон вздохнула:

− Я буду настоящим другом, если обстоятельства потребуют этого. Но не любящим другом. Такой я не смогу быть… — «для нее», хотела она добавить, но смолчала, взглянув на бледное, встревоженное лицо миссис Хейл. — Не в моем характере показывать чувства, даже когда я испытываю их, я не люблю давать советов. Все же, по вашей просьбе, если это вас успокоит, я обещаю вам.

Затем последовала пауза. Миссис Торнтон была слишком порядочной, чтобы обещать то, что не имела намерения выполнить. А выполнить обет из-за великодушия к Маргарет, которую она в этот момент не любила даже больше, чем прежде, было трудно, почти невозможно.

− Я обещаю, — сказала она с важной серьезностью, которая все же наполнила умирающую женщину верой во что-то более неизменное, чем сама жизнь — трепетная, мелькающая, изменчивая жизнь! — Я обещаю, что в любом затруднении, в котором мисс Хейл…

− Зовите ее Маргарет! — задыхаясь, произнесла миссис Хейл.

−…в котором она обратится ко мне за помощью, я сделаю все возможное, чтобы помочь ей, как будто она — моя собственная дочь. Я также обещаю, что если увижу, что она поступает, по моему мнению, неправильно…

− Но Маргарет никогда не поступает неправильно… умышленно неправильно, — взмолилась миссис Хейл.

Миссис Торнтон продолжила, как и прежде, будто не слышала:

− Если я когда-нибудь увижу, что она поступает, как я полагаю, неправильно — в том случае, когда ее поступок не затрагивает меня или мою семью, иначе, возможно, я была бы лично заинтересована — я скажу ей об этом честно и прямо, как бы я поступила с собственной дочерью.