Север и Юг

Мистер Торнтон уже опаздывал, поэтому ушел из дому, больше не заглянув в столовую, и быстрым шагом направился в Крамптон. Не хотелось показаться невежей и обидеть нового друга отсутствием пунктуальности. Когда он стоял у двери, часы на церкви пробили половину восьмого. Диксон открывать не спешила, считая данную обязанность ниже своего достоинства. Он вошел в маленькую гостиную, где был тепло встречен мистером Хейлом. Хозяин представил гостя супруге, чье бледное лицо и закутанная в шаль фигура оправдывали холодную вялость приветствия. Когда он вошел в комнату, Маргарет зажигала лампу: сумерки сгущались. Лампа ярко осветила середину комнаты, но шторы по деревенской привычке не задернули, не желая отгораживаться от естественной темноты за окнами. Эта комната разительно отличалась от той, которую он недавно покинул, — красивой, скучной, массивной, не напоминавшей о женском присутствии, если не считать того угла, где сидела за работой матушка, и не предполагавшей иного назначения, кроме еды и питья. Столовая оставалась столовой. Мама любила проводить там время, а ее воля всегда считалась в доме законом. Гостиная их дома совсем не походила на эту и выглядела в двадцать раз красивее, но в то же время не предоставляла даже четверти удобств. Здесь не было ни зеркал, ни стеклянных поверхностей, отражающих свет подобно водной глади в пейзаже, ни позолоты, лишь мягкие теплые цвета, облегченные привезенными из Хелстона милыми сердцу ситцевыми занавесками и мебельными чехлами. Напротив двери в углублении эркера разместился открытый письменный стол. Рядом, на подставке, стояла высокая белая фарфоровая ваза, где мирно соседствовали плети плюща, гибкие бледно-зеленые ветви березы и медные листья бука. В нескольких местах ожидали своего часа симпатичные корзинки с рукоделием, а книги, выбранные не только по цвету переплетов, лежали на столе, словно их недавно читали. За дверью скрывался еще один стол, накрытый к чаю. На белой скатерти живописно смотрелось блюдо с шоколадным печеньем и корзинка с апельсинами и румяными американскими яблоками.

Сразу стало ясно, что все эти милые мелочи обычны для семьи и особенно гармонируют с образом Маргарет. Она стояла возле чайного стола в светлом муслиновом платье с розовой отделкой и не участвовала в разговоре, а сосредоточенно расставляла чашки. Мягкие белые руки летали легко и плавно. Тонкий браслет то и дело спадал на запястье, и за возвращением непослушного украшения на место мистер Торнтон следил куда внимательнее, чем за речами мистера Хейла. Почему-то хотелось увидеть, как молодая леди нетерпеливо задвинет браслет так высоко, что он сожмет нежную кожу, но потом упрямо соскользнет к запястью. Трудно было удержаться, чтобы не крикнуть: «Вот, опять падает!»

Подготовка к чаю подошла к концу, и мистер Торнтон почти пожалел, что необходимость есть и пить настала так скоро и прервала наблюдение за Маргарет. Чашку она подала с гордым видом непокорной рабыни, однако сразу заметила, когда пришла пора снова ее наполнить. Ах как хотелось попросить сделать то же самое, что она по привычке сделала для отца: тот сжал ее нежные пальчики своей рукой и использовал их на манер сахарных щипчиков. Мистер Торнтон заметил, как прекрасные глаза обратились к отцу со светлой, исполненной любви улыбкой: оба решили, что никто не заметил игры. У Маргарет до сих пор болела голова, о чем свидетельствовали бледность и молчаливость, однако она сохраняла готовность мгновенно вклиниться в затянувшуюся паузу, лишь бы друг, ученик и гость отца не почувствовал себя хотя бы в малейшей степени обойденным вниманием. К счастью, разговор продолжался свободно и естественно, а потому, убрав чайные приборы, она устроилась в уголке рядом с матерью, занялась рукоделием и позволила себе отвлечься, не тревожась о том, что придется спасать положение.