Севастопольский Дозор

Веда вставила ключ в замок зажигания, но трогать не стала. То ли не хотела раньше времени сбивать концентрацию, то ли ей нужно было поймать момент. Я не знал, как она протаскивает железного коня в Сумрак. Но Светлой боевой волшебнице первого уровня могут быть положены самые сногсшибательные преференции со стороны московского «ночника».

– Именем равновесия, к которому призывает нас Договор, – начала Лина, стараясь не сбиться, – прошу Свет дать нам Силу…

В прошлом я дважды был в Сумраке под действием Круга. Но точно помню, что каждый раз звучала одна и та же формулировка. Однако Лина читала что-то совсем другое и даже противоположное по смыслу. Впрочем, в то мгновение мне было не до того. Главное, что система работала. Мы до того плавно проскользнули в Сумрак, что я даже сразу не заметил.

– Силу, данную мне Тьмой, в Круг вливаю я, – сказал Клумси предельно серьезно. – Вижу Силу над тобой, где быть должна моя. Спрашиваю Сумрак я, обиды не тая: пустишь на четвертый слой, где тени ждут меня?

Второй слой Сумрака обволок нас, заглушив дальнейшие слова оборотня и лишив меня возможности услышать концовку столь дивного стихотворения. Четверка наших Иных, задействованная в Круге Силы, с нами не пошла – осталась там, наверху, вокруг и внутри, везде и нигде, проталкивая нас с Ведой глубже.

Сверху что-то пробубнил Морозко, и я почувствовал, как шины «ямахи» сдуваются. Веда резко повернула ключ зажигания – урчание двигателя быстро переросло в утробный рык живого существа. «Ямаха» встрепенулась – роскошный олень под нами покрутил головой, которую за рога держали нежные руки сидящей передо мной молодой женщины в кроваво-красных одеяниях.

– Веда, – произнес я, чувствуя, как мой голос внезапно обрел столь желанную, но не свойственную мне ледяную сталь. – Что это?

– Одежды испанской куртизанки времен Кортеса, – ответил звонкий голос волшебницы. – А ты думал, я фея?

Она повернула ко мне лицо – столь пронзительно знакомое, лишенное косметики, с естественным даже на втором слое румянцем.

– Ты бы себя видел, Темный, – сказала она. – Держись крепче.

Третий слой Сумрака встретил меня еще менее приветливо, чем в прошлый раз. В кожу впились тысячи ледяных крупинок, летавших в воздухе. Они исходили от множества едва шевелящихся дымчатых сгустков, коими была усеяна палуба. Сам паром вытянулся, сузился с боков и, насколько мне было видно, чуть ли не насквозь проржавел.

– Готовься, – сказала Веда. И ее голос преобразился в громкий шепот. – Падаем в четвертый… Контактируй со мной.

Я знал, что от меня требовалось, – просунул руки в многочисленные складки ее одеяний, одну ладонь положил на живот, вторую опустил на мягкое бедро.

– Сволочь, – выдохнула Веда. Фыркнув, олень словно выразил свое согласие с этим.

– Извини. – Мой голос звучал как искаженный «вокодером» советский рупор. – На твоей талии очень мало места, чтобы я положил обе руки.

– Как прибудем, сразу отпускай.

Тени не просто накрыли меня – набросились со всех сторон, душа меня мертвецким хладом. Никогда не был на четвертом слое. Первое, что я почувствовал, был внезапно ставший тесным воротник. Плащ удлинился, доходя до щиколоток, манжеты стали раза в три шире, но в целом я сохранил цивильный вид.

Зато паром преобразился радикально. Не скажу, чтобы я ожидал чего-то, потрясающего мое сознание. Но мне было не по себе при мысли, что я сижу верхом на олене, который стоит на угловатой деревянной конструкции, стоящей посреди огромного синего участка твердой земли.

– Поехали, – сказала Веда, сжимая бока «ямахи» ногами. Встрепенувшись, олень понесся вперед, спрыгнул с помоста и приземлился на синеву. Это действительно была твердь, не пружинящая ни на миллиметр. Я переместил руки на ветвистые, уходящие далеко вдаль оленьи рога, держась за них изо всех сил. В голове шумело, я старался дышать размеренно, стараясь не особо раздумывать над тем, чем именно я здесь дышу.

– Сколько у нас времени? – спросил я.

– Заткнись, Воробьев.

Ей и самой было нелегко, и я решил больше не лезть с вопросами, которые могут подождать.

Катер береговой охраны был впереди, и расстояние между нами все сокращалось. Сначала он показался прежним, но скоро я понял, что его корма не просто выполнена из дерева. Таких волокон, оттенков и изгибов не видел еще ни один мастер.

А вскоре стало ясно, что я в очередной раз серьезно недооценил способность Сумрака показывать суть вещей.

Катера не было. По синеве бесшумно плыла древнерусская ладья. Она была огромна. В обычном мире такое сооружение развалилось бы на груду опилок, но в Сумраке свои законы. Из отверстий по ее бокам торчали гигантские весла, скрипящие по синеве в тщетных попытках напомнить ей, что где-то в другой вселенной она мягка и податлива. В недрах бревен и досок слышался тихий скрип. Корабль казался брошенным, словно он не просто обезлюдел, а был безжалостно забыт. Зато название теперь было полным. На корме красивой кириллической вязью сверкала гравировка: «Аметист».

– Мне надо на борт, – сказал я, наклонившись к уху Веды. – Давай чуть ближе… я перелезу.