Сеул, зима 1964 года

За завтраком отец объяснил, что красные отважились на штурм нашего городка в надежде захватить продовольственный склад, чтобы пополнить припасы в преддверии зимы. Недовольству старшего брата не было предела, мол, и чего это им вздумалось именно вчера вечером устроить налёт. Брат-старшеклассник вместе со своими друзьями уже которую неделю подряд строил планы путешествия на Южное море без копейки денег, а так как на сегодня был назначен день отправления, то возмущение брата вполне можно было понять. Я был свидетелем того, как они, набившись в тёмную комнату, словно сельди в бочке, бесстыдно кривляясь и выкрикивая «О, море, синее море!», с необычайным воодушевлением строили свои планы.

— А вы и правда поедете совсем без денег? — спрашивал я.

— А то нет! Когда молодой, можно ехать, куда захочешь… Однако ты, шкет, даже если вырастишь, не будешь на это способен. Вон, топай в свою комнату и рисуй себе козочек, ну, иди, иди… — гнал меня брат, и они продолжали перешёптываться меж собой.

Брат опасался, что из-за налёта партизан охрана усилится, и поэтому, как ни крути, далёкое путешествие будет осуществить невозможно. А отец лишь подлил масла в огонь, приведя нелепый довод, мол, я тебе, дуралей, с самого начала говорил не пускаться в такие авантюры, а ты заладил своё, вот партизаны и нагрянули…

В школе наверняка уже вовсю судачили о происшедшем. Моё сердце радостно билось, будто я уже видел перед собой без устали тараторящие рты одноклассников… Я проворно собрал узелок с книжками и что есть духу побежал вниз по дороге. На повороте я встретил Юни, которая училась в старших классах.

— Ваш дом не пострадал? — спросила она у меня.

Я помотал головой — нет. Для меня было впервой встретить её на улице не в школьной форме, а в ханбоке[34]. Она жила по соседству с нами. Как-то раз Юни подарила мне карандаши 4В с необыкновенно толстым грифелем, а в школе у меня их сразу же украли, поэтому каждый раз, когда я сталкивался с ней, я сразу же съёживался, будто в чём-то провинился. Однако нынешним утром я заробел не из-за всегдашнего чувства вины, а из-за преследующего меня ощущения, что среди этой, так внезапно нагрянувшей, хмурой осени одетая в ханбок Юни вдруг куда-то испарится, словно вода.

— Наши тоже, слава богу, все живы-здоровы… — оживлённым голосом проговорила соседка, улыбаясь.

Похоже, она ходила узнать у родственников, всё ли в порядке. Хотя Юни ещё не совсем взрослая, у себя дома, где она жила с матерью и сестрёнкой, которая была младше меня, Юни считалась за старшую.

Я улыбнулся в ответ и снова кивнул. И тут она сообщила мне грандиозную новость:

— Ты знаешь, что один из красных убит?

Оказывается, тело застреленного из винтовки партизана лежало во дворе кирпичного завода, который находился совсем недалеко от того самого места, где мы сейчас стояли.

— И ты видела? — спросил я у неё немного погодя голосом, который даже мне показался жалким до ужаса, и вместе с тем в нём слышался явный укор.

— Да, — коротко ответила Юни, и я поверил, что она говорит правду.

Труп, лежащий на земле вниз лицом. Хотя я ещё не видел его, эта картина явственно предстала перед моими глазами. И тут во мне зашевелилось осознание того, что вчерашняя перестрелка, разрывающие воздух звуки и так странно пришедшая и погасившая утреннее возбуждение тишина, всё это было не кошмаром, который можно легко забыть, а всё это нужно было для того, чтобы сейчас я мог живо представить себе мёртвое тело партизана.

— Ты пойдёшь? — спросила меня Юни с тревогой в глазах. Я поднял голову и посмотрел на неё. На кончике хорошенького носика, словно росинки, блестели капельки пота. Я тут же отвёл взгляд и, подмешав в голос безразличия, переспросил:

— И… и как? Интересно?

— Интересно, — в явном замешательстве ответила она. У меня вырвался смешок. Юни тоже смущённо улыбнулась.

— Надо будет сходить, — сказал я и ещё быстрее припустил в школу. Было как-то неловко сразу же бежать на кирпичный завод, где лежал труп, только потому, что соседка рассказала об этом, более того, меня удерживало желание потянуть время и посмаковать ощущение реальности, так будоражившее мою душу. Оно-то и заставило меня побежать прямо в школу.

Я бежал изо всех сил, прислушиваясь к побрякиванию пенала в узелке с книгами.

Подбегая к школьным воротам, я так запыхался, что у меня засвербило в горле. Как я и ожидал, ребята стояли в коридоре и, подперев спинами стену, грелись на солнышке, обсуждая вчерашние события. Кто-то хвастался тем, что набил до отказа патронными гильзами мешочек для обуви. Хотя почти все подобрали по нескольку таких гильз.