Сетунь

– В нашей реке нет водяного, не бойся, – сказал он. Но, кажется, девочка не поверила. Вздохнула устало, будто это она была взрослой, а он – несмышленым ребенком, не чующим опасности.

– Что ты им рассказывала? – спросил потом Михаил у Ланки. – Что там Ирка говорит про водяного?

– Ничего особенного. Сказки Андерсена читала, – рассеянно отозвалась Ланка. – Думаешь, не стоит?

– Не знаю. Стоит, наверное. Должны же они хоть что-то знать о прежней жизни.

Михаил вдруг вспомнил, что сказки Андерсена, хотя и являлись в его время непременным атрибутом детства, производили на него неоднозначное впечатление. Некоторые из них были, на его взгляд, слишком уж трагичными. Например, про несчастную девочку со спичками он никогда не любил думать. А еще вспоминался чей-то череп, который зарыли в цветочный горшок, и малышка, которой вроде бы отрубили ноги, потому что они все время пускались в пляс. Он поморщился. Это уж слишком, так можно далеко зайти. Действительно, всем читали эти сказки – и его дети пусть слушают. Они и так многим обделены, пусть хотя бы с помощью воображения перенесутся в другую жизнь, где цветут розы и поют соловьи. Но вот соловья, кстати, он слышал как-то летней ночью. Да, он уверен, это был именно соловей. Даже странно, что маленькие певчие птахи уцелели. Впрочем, и многие животные тоже ухитрились пережить Катастрофу. Взять хоть тех же собак, и хорошо еще, что волков здесь не водилось. Впрочем, кто им теперь мешает наведаться в опустевший город? Он тогда и не подозревал, что придется им вскоре столкнуться кое с кем похуже волков. А жена, между тем, задумчиво говорила:

– Не так уж много они узнают полезного из сказок. Там все больше какие-то чудовища. Ребенка с воображением можно сильно напугать. Но мне же мама читала, вот и я им буду. Тем более Рустам вообще ничего не боится, Наташка тоже чересчур бойкая. Да и Ирка – вполне уравновешенная. Думаю, как будут чуть постарше, надо их познакомить с греческими мифами. Ты поищи книгу, а если не попадется, я так, на память буду им рассказывать.

– Надо будет показать им верхний мир, когда немного подрастут. Должны же они знать, что потеряли, – рассудил Михаил. Ланка недовольно посмотрела на него.

– И как же ты собираешься их одеть для выхода? Ты уверен, что им вообще стоит подниматься наверх?

– Придумаем, время есть, – отмахнулся он. – Иначе они и знать не будут, что кроме этой норы есть что-то другое.

– Узнают, – насупилась Ланка. – Я им рассказываю, каким был мир прежде.

– Они должны сами посмотреть. А то будут думать, что земля – плоская и стоит на трех слонах, которые, в свою очередь, стоят на черепахе.

– Не будут, – мстительно заявила Ланка. – Они не знают, что такое слоны.

От этого разговора у Михаила остался неприятный осадок. Он не понимал, почему Светлана так хотела запереть детей в бункере. Списывал это на женскую нервозность, на тревогу об их здоровье. И все же чувствовал – есть еще какая-то причина. Он страдал. Для него была важна только эта женщина, но понять ее он не мог.

А Светлана ломала голову, как отвлечь мужа от навязчивой идеи. Она знала – он все равно сделает по-своему. И все испортит. Здесь – не простое место, в окрестных холмах дремлют древние силы. Но с этими силами надо уметь обращаться, а он не умеет. Они могут помочь, но они потребуют своего. Потребуют жертву. Она была абсолютно уверена – Федора забрали они. Как и первого Гулиного младенца. И на какое-то время успокоились. Но надолго им этого не хватит, и они захотят еще. Гуля – глупая, она не носит амулетов, думает, ей поможет ее бог. Но у этого места свои боги, и они голодны. А во все времена самой подходящей жертвой считалось то, что человеку особенно дорого. И что же может быть дороже собственного ребенка? Нельзя, нельзя до поры до времени показывать им детей. Михаил думает – дети должны посмотреть на белый свет. Во-первых, света они не увидят, ибо на поверхность можно выходить только ночью. Их удел – смотреть во мрак. А когда долго вглядываешься во мрак, мрак тоже начинает вглядываться в тебя. Она старалась, она очень старалась не прикипать душой к своим детям. И ей почти удалось это с Иркой, но Максим – он такой маленький, беззащитный. Ей казалось, он такой же впечатлительный, как она сама. С таким ребенком нужно обращаться осторожно, а он, его отец, это не понимает. И ведь не объяснишь ему ничего. И она, разложив перед собой старые камни, вцепившись в амулет, беззвучно перебирала губами, просила, сама не зная кого, чтобы помог, отвратил беду. И чувствовала – все напрасно, все зря. Древних богов не обмануть разговорами.