Сети желаний

Тут я разглядел среди лошадиных хвостов собачий хвост. Неожиданно веселый оркестр оказался на первом этаже, возле топок крематория, и с новой силой заиграл туш, словно готовился выход цирковых артистов. Вместо них я увидел на лабораторном столе изрезанное обнаженное желтое тело доктора Шрейбера. На незашитые после вскрытия чудовищные раны невозможно было смотреть. Сквозь несмолкающую музыку пробился безучастный голос: «…верхняя доля правого легкого занята сплошным пневмоническим фокусом[20] красно-серого цвета… Левое легкое отечно… Селезенка буро-красного цвета, увеличена в два раза… Кожа и склеры глаз желтушно окрашены». Вдруг здесь оказался Илья Петрович в плотно облегающей черной одежде, открыл топку, где грозно гудело жаркое пламя, и приготовился отправить туда тело несчастного доктора.

– Зачем так?! – не выдержав, воспротивился я. – Надо тело обмыть, надеть мундир…

– А с нами как поступали? – возмутилась обезьяна Марта. – Его хоть не варят перед сожжением.

– Молчать! Каждому свое! – заорал на нее неожиданно появившийся мрачный химик Сиволапцев, затянутый в полосатый костюм. – Иконников должен знать, что его вскоре ожидает, ни больше ни меньше!

Обезьяна испуганно попятилась и спряталась среди оркестрантов, смешавшихся в кучу и начавших играть невпопад, создавая какофонию.

– Канкан! – заорал Сиволапцев, который, по всей видимости, был здесь главным, так как его все безропотно слушались.

И грянул веселый канкан.

Тут же, перед топкой крематория, в нарядах артисток варьете выскочили женщины, работающие в лаборатории, которые ни по возрасту, ни по сложению в такие танцовщицы не годились. Среди них была седенькая, очкастая библиотекарша, скрипевшая суставами, когда высоко поднимала ногу; почти квадратная толстуха повариха со своей помощницей, длинной, как каланча, нескладной, угловатой девицей Дуняхой, которая старалась вовсю, вскидывая голенастые, худючие, как у страуса, ноги; и… меня бросило в пот – Лизонька! Она усердно отплясывала, подобно остальным, с приклеенной искусственной улыбкой.

– Лиза! Лизонька! Что вы здесь делаете?! – пытался я до нее докричаться, но она продолжала танцевать, порой скользя по мне безучастным, невидящим взглядом.

– Хватит! – смилостивился Сиволапцев, сидя на верблюде, и хлопнул в ладоши.

Позади него радостно захлопали, завизжали обезьяны, и артистки ринулись к двери.

– Лизонька! – крикнул я и попытался ее догнать, но неведомая сила не дала мне сдвинуться с места.

– Зачем тебе это? – поинтересовался Сиволапцев, ехидно улыбаясь. – Она принадлежит миру живых, а ты – миру мертвых, между вами пропасть!

– Снова пропасть! – закричал я. – Я не мертвый, я – живой!

– Он тоже в это не верил, а сейчас уже и не возражает. – Сиволапцев махнул рукой, и Илья Петрович ловко задвинул носилки с телом доктора Шрейбера в огненное горнило, сразу захлопнув за ними дверцу.

– Через час сорок от вашего доктора останется кучка пепла. Был хороший человек, мечтал прославить свое имя научными открытиями, а прославился, да и то на незначительный срок, своей смертью. Спрашивается, зачем ему надо было постоянно корпеть на работе, в библиотеках, когда все его научные труды оказались ничто, прах? Ведь у него было приличное состояние, имение, разделенная любовь с красавицей Катенькой, на которой он собирался жениться в скором времени, и всем этим он пожертвовал ради чего?!

– Вы не правы! Михаил Федорович очень много сделал, его статьи, научные труды… – бросился я защищать доктора. – Позвольте, по какому праву вы здесь командуете? Думаете, я вас не узнал? Вы химик-недоучка Николай Сиволапцев!

– Не важно, каким именем себя называть, главное, кто ты есть… Я – бес желаний! – гордо заявил мужчина, и мне осталось лишь саркастически рассмеяться.

– Хорошо, что вы не назвались Богом! – не удержался я от колкости.

– А какая тебе разница, если чудесным спасением ты будешь обязан мне, а не ему? – рассмеялся мужчина.

«Выходит, мои детские страхи имели основания, и попович Мишка не ошибся, разглядев в нем беса. Ничем не примечательная внешность, не выделяющаяся в толпе, – и вдруг бес?! Ужасно, что с ним была моя Лизонька, не зная, какой страшной опасности подвергается».

– Илья Петрович, хорошо, голубчик, что сюда зашли, – послышался голос Берестенева. – Временно приостанавливаем все научные работы и начинаем наводить порядок. Помещение, где трудился доктор Шрейбер – царство ему небесное! – канцелярию, библиотеку, прилегающие коридоры продезинфицировать гликоформоловым аппаратом Лингнера[21], а затем оросить из гидропульта раствором сулемы. Деревянную и железную мебель обмыть мыльно-карболовым раствором, мягкую сжечь. Лишний хлам, старые халаты и обувь из заразной лаборатории – сжечь. Да вы и сами прекрасно знаете, как и что надо делать, к сожалению, не впервой. – Послышался тяжкий вздох.