Сети

На тлеющую над верхушками деревьев полоску зари по-южному скоротечно наползла тьма; зарю притворило, будто светящееся окно закрыли ставнями. Темнота принесла прохладу. Из кустов выкружила летучая мышь и спикировала чуть поодаль от костра. Морган успел приманить к берегу и выловить двух щук, заготовить дров на ночь, а девушка все не возвращалась. Сколько можно мыться? Он воткнул топор в бревно и бесшумно пробрался сквозь заросли до места, откуда доносился плеск.

Марго стояла к нему бочком, вода серебрилась возле ее бедер. Она собиралась выходить и обмывалась, скользя ладошками по плечам, животу и прелестным округлостям, которые при движениях колыхались в своем собственном ритме, отличном от остального тела. Морган спрятался за ствол дерева, чтобы его светлая рубашка не привлекла внимания. Луна обливала светом ее тело; тени, отбрасываемые ветвями деревьев, сплетались на нем в причудливый узор. Захватывающее зрелище. Марго вполне могла бы сойти за русалку, которые, если верить дикарским легендам, по ночам резвятся в воде и поют сладкими голосами, соблазняя неосторожных купальщиков.

Войти в воду… и в нее… А когда все закончится, окунуть ее с головой и держать, пока не захлебнется. А после убить себя. Морган похолодел от этой дикой мысли. Руки непроизвольно вцепились в ветку.

«И чем ты отличаешься от Иштвана? Сестренка права: у тебя просто-напросто давно не было женщины».

Да уж… Имандра каталась бы от хохота, узнав, что он из кустов подглядывает за голой девчонкой и пускает слюни и бесится оттого, что она ему не достанется. Она ему не достанется. А ей сейчас – ох как достанется!

Морган заставил себя вернуться в лагерь. Пламя почти погасло, и он принялся спешно возрождать его сучьями и сосновыми шишками. Марго появилась минут через десять. Она еле волокла ноги, но посвежевшая мордашка светилась от удовольствия. Морган поднялся ей навстречу.

– У тебя вообще мозги в башке есть? Октябрь на носу. Сейчас же садись, грейся! – Он бросил ей плащ и вернулся к своему занятию – обмазыванию рыбины глиной.

Изящно подобрав юбки, девушка опустилась на бревнышко, которое он для нее приготовил, и надула губки.

– Ой, форелька! Как ты поймал ее без сачка?

Морган слегка ошалел от резко сменившей обиду радости – чистой и прозрачной, как горный родник. Форелька так форелька. Он скромно выслушал восхищения своими рыбачьими талантами, мысленно записал очко на свой счет: щука сыграла в пользу его легенды. А после продолжил выволочку, припугнув Марго последствиями переохлаждения – воспалением легких и придатков: в первом случае она рискует умереть мучительной смертью, а во втором – потерять дар деторождения.

– Я не боюсь холода, – со спокойным достоинством возразила девушка. – В источниках возле нашего монастыря очень холодная вода. Она не прогревается даже летом, в жару. Я купаюсь там с детства. А на мертвом материке я обливалась холодной водой, стоя на снегу. Иштван говорил, переохлаждения не наступит, если соблюдать принцип равновесия противоположностей – после холода принять такое же количество тепла.

Брови Моргана приподнялись. Ну, малявка отжигает. Не поспоришь. Особенно учитывая, что то же самое утверждает и Хара; все целители в той или иной степени помешаны на принципе равновесия.

– Почему ты сбежала? Неизвестно с кем. Неизвестно куда. С тобой плохо обращались? – Быть может, зайдя с другого боку, удастся больше узнать об Иштване. И о ней…

Марго потупила взгляд и начала кусать губы. Морган уловил в ее душе всполохи глубокой раны – словно дикий зверь ударил когтями, вырвав куски мяса и оставив на нежной коже ужасные кровавые борозды, – эта боль обожгла и его.

– Я… совершила тяжкий грех, – полушепотом выдохнула девушка после долгого молчания.

– Да ну? – Морган разгреб палкой угли и принялся укладывать рыбу на заранее приготовленный и разогревшийся уже песок. Хорошо, что полумрак скрадывает выражение лица. Девушка наверняка обиделась бы, заметив искорки смеха в его глазах. Самый тяжкий грех, который приходит на ум, глядя на нее, – это убийство комара. – И какой же?

– А что, не ясно?

– Нет.

Снова болезненное боязливое молчание. Следовало бы оставить ее в покое, сменить тему. Морган поступил наоборот:

– Если тебя что-то мучает, об этом нужно рассказать. Частенько проблема оказывается высосанной из пальца.

Напряжение резко натянулось струной. Девушка сидела не шевелясь. Ее дыхание замерло. А внутри, Морган чувствовал, ее трясет как в приступе лихорадки. Если сейчас не выговорится или не разрыдается, ее разорвет на куски. «ДА!»

– Огонь все сожжет, – пробормотал он.

Прерывистый вздох.

– Тот похмельный урод в таверне обозвал… попытался обозвать меня падшей… он почувствовал…

«Твой внутренний огонь, который ослепил и взбесил его».