Сеть Алисы

Я встряхнулась. Машина стояла. Я перевела взгляд на гравийную дорожку к несуразному зданию, в котором проводила каждое лето, пока немцы не вторглись во Францию. Дом тетки и дяди в окрестностях Руана. Однако перед внутренним взором еще маячила картинка с прованским кафе, где две маленькие девочки провели почти шесть часов, прежде чем их родители, через три часа сделавшие очередную остановку, осознали свою оплошность и помчались обратно. Шесть волшебных часов: мы объедались козьим сыром и мадленками, в винограднике играли в салочки, облачались в фартуки и помогали доброй кухарке мыть посуду и чувствовали себя невероятно взрослыми, когда она угостила нас стаканчиками разведенного водой розового вина. Осовелые, склонившись друг к другу головами, мы смотрели, как солнце садится за виноградник. И даже слегка расстроились, когда обезумевшие от беспокойства родители принялись нас тискать в объятиях и просить прощения. Наш с Розой самый счастливый день. Лучший день в моей жизни, который можно выразить простейшим уравнением: Роза плюс я равняется счастью.

Я тебя не брошу, — обещала я. Однако нарушила обещание, и она пропала.

— Как вы? — спросил Финн. От его карих глаз мало что ускользало.

— Хорошо. — Я выбралась из машины. — Вы тут покараульте хозяйку.

Эва похрапывала на заднем сиденье, временами заглушая стрекот цикад. В Гавре мы переночевали в дешевой гостинице и утром отправились в долгий путь. Из-за Эвиного похмелья выехали, разумеется, поздно, а потом еще, трясясь по разбитым дорогам, каждый час останавливались, потому что меня тошнило. Я притворялась, будто меня укачивает, но дело было в Маленькой Неурядице. Да еще, наверное, в том, что мне предстояло. Я снова взглянула на дом — окна за ставнями напоминали закрытые глаза покойника.

— Ладно, ступайте. — Из-под сиденья Финн достал потрепанный номер «Автомобиля» и, опершись локтем о край дверцы, изготовился читать. — Как вернетесь, поедем в Руан, устроимся в гостиницу.

— Спасибо. — Я отвернулась от сверкавшей синевой «лагонды» и пошла к дому.

На стук никто не ответил. Я опять постучала. Томительная тишина. Я уж хотела заглянуть в щелку ставен, но тут послышались шаркающие шаги и дверь, заскрипев, отворилась.

— Тетя Жанна… — начала я, и слова застряли в горле.

Тетушка помнилась стройной надушенной блондинкой, этакой хрупкой страдалицей в духе Греты Гарбо, изящно покашливающей под кружевными покрывалами. А сейчас передо мной стояла страшно исхудавшая седая старуха в засаленном свитере и неряшливой юбке. Встреть я ее на улице — не узнала бы, да и она, судя по пустому взгляду, меня не признала.

Я сглотнула.

— Тетя, я — Шарлотта, ваша племянница. Приехала расспросить вас о Розе.

Даже не предложив чаю, она плюхнулась на старый диван и тупо на меня уставилась. Я примостилась на краешек ветхого кресла. Она всего лишилась, — думала я, глядя на преждевременно состарившуюся тетку. — Вдова… оба сына погибли… дочь пропала… Удивительно, что она еще держится. Я знала, что, вопреки Розиным детским страхам, тетушка ее любила.

— Я вам очень сочувствую, тетя, — сказала я. — Всей душой.

Тетка провела пальцем по журнальному столику, оставив след. В этой сумрачной комнате толстый слой пыли лежал на всем точно мантия.

— Война.

Сколько утрат вместили два коротких безнадежных слога. У меня защипало глаза, я крепко переплела пальцы в перчатках.

— Дядю, Жюля и Пьера уже не вернешь… А вот Розу… Я понимаю, шанс призрачный, но вдруг она…

Жива. Эва меня высмеяла, но я не могла отбросить надежду. Пусть во многом я неудачница, а вот надеяться умела хорошо.

— Думаешь, я что-нибудь знаю? Последний раз она дала о себе знать из Лиможа, в середине, кажется, сорок четвертого. — Тетка словно подвела черту. — С тех пор за три года ни строчки.

— Почему она ушла из дома? — Я пыталась разглядеть хоть искорку в теткиных глазах.

— Потому что баламутка без всякого понятия о морали, — злобно прошелестела она. — Без малейшего.

В животе моем возникла бездонная дыра.

— Что-что? — Тетка пожала плечами. — Нет уж. — Я качнула головой. — Нельзя такое сказать, а потом просто пожать плечами.

— Девчонка взбесилась. Париж кишит фашистами, так сиди тише воды, ниже травы. Нет, она тайком бегала на какие-то митинги, где всякие дураки толкали речи, призывая к насилию, и домой возвращалась за полночь. Орала на отца, когда немцы приказали составить список социалистов и евреев в его конторе. А что ему было делать — отказаться? Роза такого ему наговорила…

В ушах моих гудела кровь, я смотрела на тетку, а она монотонно бубнила:

— Сперва клеила листовки на машины, потом била витрины. Если б не ее парень, додумалась бы, наверное, что-нибудь взорвать, и ее бы пристрелили.

Я вспомнила последнее Розино письмо, в котором она с восторгом говорила о свиданиях втихомолку…

— Что за парень?