Сеть Алисы

— Я уже горжусь всеми вами, — сказал Кэмерон. — Как только новый агент получает задание, меня переполняет гордость за него. Потому что работа наша не просто опасная, но еще грязная и противная. Не очень-то приятно подслушивать под дверью и вскрывать чужую почту, хоть и вражескую. Это считается неблаговидным даже на войне. И уж тем более для дамы.

— Чушь собачья, — отрубила Эва.

Кэмерон рассмеялся:

— Не то слово. Однако работа наша не вызывает уважения даже у тех, кто пользуется нашими донесениями. За нее ни почестей, ни славы, ни наград. Только риск. — Капитан чуть поправил блеклую шляпку на тщательно причесанной голове Эвы. — Так что насчет моего уважения не беспокойтесь, мисс Гардинер.

— Мадмуазель Ле Франсуа, — уточнила Эва.

— Верно. — Кэмерон уже не улыбался. — Будьте осторожны.

— Конечно. А как зовут ту женщину? Вашу звезду, которую я собираюсь превзойти.

— Алиса. Алиса Дюбуа. Разумеется, это псевдоним. И если вам удастся ее превзойти… — Капитан хмыкнул — …война закончится уже через полгода.

Он еще долго стоял на причале и смотрел на паром, уходивший в пролив, взрыхленный барашками волн. Эва тоже не сводила глаз с фигуры в твидовом костюме, пока та не растаяла вдали. Кольнула грусть от расставания с единственным человеком, который в нее безоговорочно поверил, и всей прежней жизнью. Однако вскоре взбудораженность победила чувство одинокости. Англию покинула Эва Гардинер, а в Гавр прибыла Маргарита Ле Франсуа. И вот теперь она, потягивая лимонад, ждала встречи с таинственной Алисой, вызывавшей в ней любопытство поистине жадное.

В кафе было людно. Сновали хмурые официанты с грязными тарелками и винными бутылками в руках, на входе новые посетители стряхивали мокрые зонтики. Эва внимательно рассматривала каждую женщину, попадавшую в поле зрения. Дородная, но подвижная дама с абсолютно незапоминающимся лицом выглядела вполне способной создать шпионскую сеть… Или вон та худая молодая женщина. Свой велосипед она оставила на улице и теперь на пороге протирала очки, за которыми, наверное, скрывался ястребиный взгляд, уже пробежавший по целой уйме немецких секретных планов…

— Маргарита, дорогая моя! — вскричал женский голос, и Эва, приучившая себя откликаться на это имя, точно щенок на кличку, зашарила взглядом по залу.

На миг ей показалось, что на нее надвигается шляпа, и не какая-то обычная, а размером с тележное колесо и украшенная прозрачной розовой тканью и шелковыми розанчиками; в следующую секунду обладательница шляпы заключила ее в объятия и, утопив в аромате ландыша, звучно расцеловала в щеки.

— Вот так встреча, cherie! Как поживает дядюшка Эдуард?

Это был пароль, но Эва будто онемела. Вот эта вот — руководитель шпионской сети?

Хрупкая пигалица лет тридцати пяти едва доходила Эве до подбородка. Вдобавок к огромной розовой шляпе на ней был броский костюм ядовито-лилового цвета. Кинув пакеты с покупками на пол, она уселась за столик и принялась щебетать, перескакивая с беглого французского на столь же беглый английский, который здесь никого не удивлял благодаря солдатам и медсестрам, прибывавшим с передовой на побывку.

— Mon Dieu, ну и дождь! Моя шляпа, наверное, погибла. Может, оно и к лучшему. Я никак не могла решить: она бесповоротно ужасна или бесповоротно прекрасна? И тогда ничего другого не осталось, как ее купить. — Пигалица выдернула перламутровые заколки и бросила шляпу на свободный стул, показав светлые волосы в прическе «помпадур». — Когда бываю здесь, я непременно покупаю какую-нибудь сомнительную шляпу. Домой, конечно, ее не беру. Стоит показаться в симпатичной шляпе, как патрульный немец тотчас ее конфискует для своей новой любовницы. По приезде в Лилль я расстаюсь со всем модным, хожу в старой сарже и унылом канотье, и потому все мои приобретения успевают устареть. Думаю, свои сомнительные шляпы я оставила во всех уголках Франции. Бренди, — сказала она возникшему официанту и, заметив его удивление, послала ему чарующую улыбку: — У меня был жуткий день, мсье, поэтому принесите двойную порцию и не делайте козью морду. — Затем вновь повернулась к Эве, до сих пор не проронившей ни слова, и, смерив ее взглядом, вдруг посерьезнела: — Черт! Что это вдруг дядя Эдвард вздумал присылать младенцев, только-только из колыбели?

— Мне двадцать два. — В голосе Эвы проскользнул холодок. Никакая взбалмошная парижанка, сочетающая розовое с лиловым, не заставит ее почувствовать себя несмышленышем. — Мадмуазель Дюбуа…

— Молчите.

Эва замерла и оглядела шумное кафе.

— Нас кто-то слышит?