Сесилия Вальдес, или Холм Ангела

— Для тебя? Как бы не так! Станут хозяева о тебе хлопотать после того, что ты их так отблагодарил за доброту! Для нашей семьи, для всего нашего дома и для тебя самого, Дионисио, лучше будет, чтобы отправили тебя на поле Пунта да свернули шею гарротой. По крайней мере не станешь больше оскорблять белых девушек!

— Я, ниньо Леонардо? Да я, сколько жив, никогда девушек не оскорблял — ни белых, ни черных. Нет, ниньо Леонардо, не припомню я такого случая, чтобы обидел я какую-нибудь девушку.

— А про ту, из-за которой ты подрался после бала с мулатом, позабыл?

— Я ее не оскорблял, ниньо Леонардо. Прахом матери моей клянусь, я ни одного худого слова ей не сказал. Я пригласил ее на менуэт, а она мне ответила, что устала от танцев, и тут же пошла танцевать с Хосе Долорес Пимьентой. Тогда я у нее спросил, почему она меня обидела. Он стал за нее заступаться, ну, мы с ним поспорили, а потом на улице и произошла у нас эта стычка.

— Тебя послушать, подумаешь — овечка невинная. Скажи-ка ты мне лучше другое. Не приводили к вам сюда вчера вечером эту самую девушку, из-за которой вышла у вас драка с Пимьентой?

— Могу наверное сказать вашей милости, что ее здесь нет. Как только во двор приводят новенького, сразу же выкликают его имя, так что вся тюрьма слышит.

— Ну, храни тебя господь, Дионисио.

— Ниньо Леонардо, ради бога, одно только слово. Я вспомнил, что должен вручить вашей милости одну вещицу — она принадлежит вам, ваша милость.

— Какую вещицу? Говори скорей, мне некогда.

— У меня в кармане лежали часы — те самые, что госпожа подарила вашей милости в прошлом году. Я все надеялся, что настанет день и я смогу отдать их вашей милости, но надзиратели отняли их у меня. Так что теперь ваши часы находятся, вероятно, у начальника тюрьмы.

И Дионисио в немногих словах поведал о том, когда и при каких обстоятельствах попали к нему золотые часы его молодого господина. В последнее мгновение, когда Леонардо собирался уже уходить, Дионисио спросил его:

— Быть может, ниньо Леонардо знает что-нибудь про Марию-де-Регла?

— Мама привезла ее с собой из инхенио. Теперь она живет в городе, нанялась к кому-то служанкой. Ты разве ее не видел?

— Нет, сеньор. Я впервые слышу, что она вернулась. И почему господу не угодно было, чтобы мы с нею встретились? Тогда я не попал бы в тюрьму. Она бы заступилась за меня перед госпожой, и теперь я стоял бы, как прежде, на кухне у своей плиты!

Был уже вечер, когда Леонардо вторично явился в дом к комиссару. Он застал Канталапьедру в тот момент, когда полицейский вместе со своей сожительницей садился ужинать.

— А! Добро пожаловать! — воскликнул Канталапьедра и поднялся навстречу Леонардо, радушно улыбаясь и протягивая ему руку.

— Я рад, что застал тебя дома, — с суровой холодностью произнес Леонардо, делая вид, будто не заметил любезного жеста Канталапьедры.

— Я знал, что вы придете, — продолжал комиссар, стараясь не показать, как живо был он задет подобным оскорблением. — Фермина сообщила мне, что вы сегодня уже один раз почтили своим посещением этот скромным приют.

— Могу я с вами поговорить? Всего два слова.

— Боже мой, да хоть бы и все двести, сеньор дон Леонардо. Вы ведь знаете — я покорнейший из ваших слуг. Какая жалость, что вы не застали меня в полицейском участке, когда заходили туда под вечер. Меня в это время срочно вызвали в Политический секретариат. Если вы сейчас оттуда, то я просто не понимаю, как это мы с вами разминулись. Бонора! — крикнул он громко. — Подай стул дорогому гостю!

— Не беспокойтесь, — надменно произнес Леонардо. — Я постою. Но я хотел бы говорить без посторонних.

— Фермина нам не помешает. У меня от нее нет секретов. Мы с ней одна плоть и одна душа.

— С чьего соизволения вы взяли под стражу Сесилию Вальдес? — повелительно спросил молодой человек.

— Если не с соизволения его величества государя нашего дона Фердинанда Седьмого — да хранит его господь, — назначившего меня комиссаром, то, во всяком случае, с соизволения сеньора старшего алькальда. Именно он подписал ордер на арест этой девицы, поскольку к нему поступила жалоба на нее от некоего отца семейства.

— Нельзя ли узнать, как зовут этого алькальда и этого почтенного отца семейства?

— Не слишком ли многого вы захотели, сеньор де Гамбоа, — смеясь, отвечал комиссар. — Вы, я вижу, немного взволнованы… Присядьте, успокойтесь.

— Девушка, взятая вами под стражу, не совершила никакого преступления, и арест ее есть акт беззакония и произвола, если это только не гнусный фарс, разыгранный бог весть с какою целью, или не что-нибудь похуже.

— Но я тут ни причем, сеньор дон Леонардо. Я всего лишь исполнил приказ начальства.

— В таком случае, назовите мне имя жалобщика.

— Он знаком вам лучше, чем мне. А если вы не знаете, кто это, так скоро узнаете.

— Можете вы сообщить мне имя алькальда?

— Извольте, это не возбраняется. Алькальда зовут сеньор дон Фернандо де О’Рейли, гранд Испании первого ранга, старший алькальд округа Сан-Франсиско…

— Куда вы отвели девушку? В королевской городской тюрьме ее нет.