Сесиль

И надо отдать должное, смирение баронессы заслуживало всяческих похвал: на протяжении десяти лет единственной ее заботой было изолировать Сесиль от остального мира, чтобы сохранить эту юную душу в чистоте, оградив ее от любой страсти; план соединить ее и Эдуарда, план, благодаря которому, по убеждению баронессы, удалось бы обезопасить дочь от влияния политики, подчинившей себе в ту пору громкие имена и горячие головы, и обеспечить ей тихое, спокойное счастье, с того дня как г-н Дюваль предложил его, этот план полностью завладел сознанием г-жи де Марсийи; она предвидела сопротивление маркизы и заранее решила противостоять ему. Но она не подумала, что исполнение подобного плана может потребовать от Сесиль жестокой жертвы; в самом деле, до той минуты, пока девушка не увидела Анри, сердце ее не восставало против Эдуарда; мало того, как мы уже говорили, она была рада выполнить желание матери и, чтобы успокоить ее, раза два или три сама затрагивала эту тему; но случай, а вернее, судьба привела Анри в Хендон. Маркиза, противившаяся мезальянсу, который грозил ее внучке, заметила взаимную симпатию молодых людей. Разговор, который она имела с внучкой, просветил девушку относительно ее собственных чувств. Чувства эти тревожили Сесиль и во сне. Склонившись к ее изголовью, мать проникла в сердечные тайны дочери, выданные сном.

Анри, в свою очередь, тоже был глубоко поражен встречей с Сесиль: велико было его удивление, когда в деревенской глуши он увидел девушку, которая, не имея других учителей, кроме своей матери, достигла такого совершенства, что затмила все виденное им до той поры в свете. Испытанное им потрясение было столь глубоким, что на обратном пути он говорил со своей теткой лишь о Сесиль, и тогда г-жа де Лорж поведала ему драматическую историю г-жи де Марсийи, рассказав, как 10 августа ее муж был убит и как баронессе с матерью и малышкой Сесиль, бежавшим в повозке крестьянина, удалось благодаря пропуску, выданному г-ном Дювалем, благополучно добраться до Англии; легко догадаться, что красочность описания только добавила поэтичности ореолу, окружавшему в его глазах Сесиль; вот почему по возвращении в Лондон молодого человека одолевало лишь одно желание — вернуться в Хендон и не давала покоя лишь одна забота — найти подходящий предлог для повторного визита.

К несчастью, такой предлог не замедлил представиться: волнение, которое довелось испытать г-же де Марсийи, когда она узнала о зарождающейся любви дочери к другому, а не к предназначенному ей жениху, вызвало новый приступ, в тот же день баронесса, почувствовав страшное недомогание, слегла, и, само собой разумеется, маркиза, не назвав причины такого ухудшения, написала г-же де Лорж, сообщая о состоянии дочери.

Сесиль же обратилась к г-ну Дювалю с просьбой прислать врача, не скрыв от банкира опасений, которые внушала ей болезнь матери.

И в результате на другой день почти в одно и то же время у ворот маленького коттеджа остановились два экипажа: в одном приехала герцогиня де Лорж с племянником, в другом — г-жа Дюваль с сыном.

Если бы Анри с тетушкой приехали одни, Сесиль могла бы не выходить из своей комнаты, избежав таким образом встречи с Анри, но двойной визит требовал ее присутствия; молодых людей, не имевших возможности войти к лежавшей в постели баронессе, принимала маркиза, тотчас велевшая сказать внучке, чтобы та присоединилась к ней.

Сесиль, увидевшая сквозь ставни экипаж герцогини де Лорж и уже наметившая план бегства, вынуждена была спуститься, несмотря на принятое ею решение, которое, надо сказать, выполнить ей было затруднительно.

Сесиль застала молодых людей у бабушки; Анри и Эдуард были знакомы, но так, как могут быть знакомы племянник г-жи де Лорж и сын г-на Дюваля, то есть никакой близости у них не было. Анри отличался слишком хорошим вкусом, чтобы хоть в чем-то проявить свое превосходство, которое давали ему происхождение и положение в свете, а Эдуард был воспитан своими родителями в духе величайшей простоты, чтобы хоть как-то попытаться преодолеть расстояние, отделявшее его от Анри. Словом, Эдуард в присутствии Анри по-прежнему выглядел сыном управляющего г-жи де Лорж, а вовсе не сыном банкира, ставшего богаче, а главное, получившего теперь большую независимость, нежели его бывшая хозяйка.

Нетрудно догадаться, что Сесиль не упустила ни одного из этих нюансов, которые, впрочем, маркиза, с присущим ей чутьем к мелочам и стремлением возвысить своего протеже в глазах девушки, сумела подчеркнуть; кроме того, следует сказать, что превосходство Анри перед Эдуардом обусловливалось не только случайностью происхождения и привилегией воспитания, оно проглядывало во всем: и в тембре голоса, и в изяществе жестов, и в непринужденности манер; со временем Эдуард мог, конечно, стать кем-то, тогда как Анри и сейчас уже был личностью.