Сержант и капитан

— Понимаю, — кивнул Никита и сделал вопрошающий жест. — Итак?

— Итак, — повторил вслед за ним иностранец. — Суть дела такова. Я был с самого начал против того, чтобы вас пугать. Сержант-разведчик вернулся с войны и постоянно рефлексирует. Наезжать, кажется, так у вас говорят, на такого человека — это то же самое, что проверять раскаленный докрасна утюг голой рукой, теплый он или нет. Ожог гарантирован. Тетрадь, которая у вас в руках, много значит для моей семьи.

— В каком смысле? — перебил Никита.

— Простите? — осекся Балашофф.

— Понимаете, это дневник капитана Корнилова, который вы называете тетрадью. Подчеркиваю, Корнилова. Моя фамилия такая же. Это, конечно, ни о чем не говорит, но ни одного Балашова без приобретенных позже «ф» в дневнике я не нашел.

— С вами сложно вести переговоры. Вы все время шутите. Хорошо. Не вижу причин для околичностей. Все равно поймаете на несоответствиях. Вот честная краткая предыстория моего появления здесь. Хотите послушать?

— Я весь внимание, — кивнул Никита.

— Тетрадь, простите, дневник, который вы упорно не хотите отдавать, написан не моим родственником. Но, — он многозначительно поднял палец, — он принадлежал моему прадеду — красному комиссару батальона в Отдельной стрелковой бригаде Павлова. Это трофей, захваченный на поле боя.

— У белого офицера по фамилии Корнилов, — добавил Никита.

— Не понял вас, — еще раз осекся Балашофф.

— Я вырос в Сибири. А знаете почему? Потому что в гражданскую войну большинство моих родственников воевало на стороне белых. Часть из них погибла, часть эмигрировала. Оставшихся на родине, среди них моего деда, еще маленького совсем, сослали за Урал. В конце тридцатых сталинские репрессии добили остатки клана Корниловых. Дед один выжил. Может, еще кто-то. Но они перестали писать друг другу и потерялись. Дедушка давно умер. Но я прекрасно помню, как он уворачивался до самого своего смертного часа от моих вопросов о наших корнях. Ведь советская власть тогда была еще крепка. Мама пересказала мне позже обрывки скупых воспоминаний прабабушки. Так не может ли капитан Добровольческой армии Иван Корнилов быть родственником бывшего сержанта федеральных сил Никиты Корнилова? А? Как вам такая версия?

— Ну и что? — недоумевал Балашофф.

— Как что. Для вашей семьи этот дневник реликвия, а для моей, значит, нет? Почему я должен его отдать? Это ваш трофей, отлично, но я отбил его назад. Я не шучу. — Никита не скрывал своего раздражения.

Майкл Балашофф совершенно был сбит с толку искренней эскападой Никиты, но парировал:

— Это ваши домыслы. А вот моя история. Мой дед был, как я уже сказал, в Красной армии комиссаром батальона. Он честно воевал. Получил орден Боевого Красного Знамени. После гражданской войны был на партийной работе в Орловской губернии, потом перевелся в Москву и поселился в том самом доме, где вы недавно получили в подарок от бомжей боевой трофей моего прадеда. Вы тут говорили о репрессиях. Нашей семьи они тоже коснулись. Деда и бабушку расстреляли. Но остались два сына — Виктор и Евгений. Перед тем как их забрали, дед рассказал о дневнике своим сыновьям. В 42-м они оба ушли на фронт. Евгений погиб в Сталинграде, а Виктор, мой отец, под Харьковом попал в плен, после победы вернуться домой не решился и подался в США. Балашофф — это девичья фамилия бабушки. Я думаю, вы знаете, что фамилии в английском языке рода не имеют.

Остальное, думаю, вам понятно. В итоге появился я. Я вырос в Калифорнии, но в доме все всегда было по-русски. Потому я даже говорю как вы, лишь с небольшим акцентом.

Балашофф замолчал. Никита размешивал задумчиво пузырьки в стакане с минералкой:

— Душещипательная история. Что вы все ходите вокруг да около. При чем здесь реликвии? Вы хотите найти то, о чем упоминается в дневнике. А ваша семейная легенда гласит о том, что в дневнике недостает страниц?

Балашофф утвердительно кивнул.

— Эти страницы у вас?

Балашофф отрицательно мотнул головой.

— Тогда зачем вам все это? Как вы собираетесь вести поиски без главного элемента мозаики?

— Что-нибудь придумаем. Тем более, что с российскими партнерами у нас давно налажены крепкие связи. — Он кивком указал на двух своих охранников, которые совершенно измаялись за барной стойкой. Видно было, что их окончательно достал апельсиновый сок, и за порцию виски они готовы достать пистолеты.

— Ладно, решим так, — подвел итог Никита, — тетрадь я вам не отдам. Но можем разработать эту жилу вместе, мне почему-то жалко вас. К тому же, мне кажется, что вы все-таки что-то скрываете. И если я буду стоять на своем, рано или поздно расколетесь.

Стальные глаза Балашоффа превратились в щелочки:

— Я предлагаю вам пять тысяч долларов наличными.

Никита встал:

— Я свое слово сказал. Тетрадь я вам не отдам, но помочь найти клад готов. С вознаграждением будем решать после этого. Я буду решать. Тетрадь вам не найти, она в надежном месте. Поэтому не обыскивайте больше квартиру и не нападайте на меня в темноте из-за угла. Потеряете свою заветную тетрадку навсегда. Лучше поищите вырванный листок.

Балашофф встал тоже:

— Это неприемлемая сделка.