А Боб тогда в формяге еще был, на нынешнюю толщину сверхмерную — никакого намека. Центнер мышц, алкоголем еще не разъеденных. Потенция — куда там жеребцам историческим вроде Казановы или Потемкина с Разумовскими. Белла на него смотрела, как мышь смотрит на кусок сыра. Чего ж тут удивительного — в мужике за километр сексуальная мощь чувствуется. Короче, во время четвертой или пятой встречи они бурно совокупились. Потом пошло-поехало. Осторожничали, конечно, от Семена скрывались. Да ведь шила в мешке не утаишь.
Ох и люто на него Семен стал смотреть! Боб сразу понял, что пора от благодетеля сматываться. У Гурвица все везде схвачено, он мог сдать Боба со всеми потрохами в момент упрятать на несколько лет в «зону».
И ушел Боб, хотя и жалел, конечно, на первых порах. Но потом решил, что на Семене свет клином не сошелся, он и сам кое-что за три года стал из себя представлять, связями немного оброс, опыт приобрел. Но потом выяснилось, что жалел Боб не зря. В один торг сунулся, в другой — не нужен нигде. Вот она, спайка торгашевская. Во всем миллионном городе не нашел бывший спортсмен Альтшуль работы по вновь приобретенной специальности.
Что ему делать оставалось? На большую дорогу выходить? А почему бы и нет? Он с них, с бывших хороших знакомых, что потом, когда он с Гурвицем поцапался, морды при встрече воротили, и начал. Припугнул слегка — опять заулыбались, наворованным делиться стали. Ясное дело — не ментам же жаловаться, не зарплату же он у них отнимал.
Потом он подпольный бордель открыл. Тут уж фантазию, выдумку надо проявлять было. В те времена существовали уже, конечно, валютные путаны и сутенеры при них кормились, как положено. Но до размаха периода «поздней перестройки» было ой как далеко. А Боб путан заставил в одном направлении работать — иностранцев обслуживать, студентов нефтедолларовых стран в основном. Доллар по официальному курсу тогда шестьдесят копеек стоил, а по неофициальному, «чернорыночному» — раз в десять больше. Дело-то не в цене даже, а в том, что и тогда «зеленый» можно было заставить работать на себя, «крутиться».
Совсем Боб разошелся тогда. Мало ему показалось «честно», то есть, путаной в постели заработанного, он еще и клиентов шантажировать стал, некоторых его подручные просто грабили. Схема простая: застает «на хате» якобы кавалер свою подружку с хахалем. Подружке в морду: «Ах ты сука! С кем изменяешь — с черножопым!» Хахаля — к стенке. «Кто такой, падла? Своих не хватает, наших телок трахаешь?! А ты знаешь, что можешь из Союза за это в двадцать четыре часа вылететь?»
Иностранцы знали, что могут и вылететь, что с так называемыми правоохранительными органами лучше и не связываться, посему безропотно отдавали «хлопцам» Бори Альтшуля всю имевшуюся наличность, а если «хлопцам» денег казалось мало, они могли сорвать с жертвы медальон золотой или перстенек заработать.
Но круги по воде пошли. Иностранцами-то «контора» занималась, у которой тоже свои интересы имелись, «контора», несмотря на высокую зарплату, не только антисоветскую деятельность в зародыше давила, не только экономические диверсии пресекала, там народ тоже приработков искал.
Троих «хлопцев» и путану на месте преступления взяли, дело вечером происходило, а ранним утром следующего дня и Боба из теплой постельки вытряхнули.
И подполковник Мудров рассказал Бобу всю его биографию. Особенно подробности — за последние шесть лет, когда он, Семена Гурвица оставив, свое собственное дело завел. Времечко горячее на дворе стояло, кагэбешник страной правил, головы поумнее да похитрее, чем у Боба, летели, почем зря. Всех хватали, всех сажали.
Здорово тогда Боб перетрухал. Мудров с ним запросто говорил, безо всяких там интеллигентских штучек-дрючек:
— Лет восемь тебе по «валютной» статье светит, а этого достаточно для того, чтобы ты воли вообще не увидел — в хороших поиграть не дадут, скорее в «петухи», в «обиженные» определят. И еще любую статью, вплоть до измены Родине, навесить можем. Любой прокурор будет требовать максимальный срок по этой статье, а любой суд требование прокурора с превеликой готовностью удовлетворит, так что и «червонцем» может дело не ограничиться.
У любого советского человека выбора не существовало, когда «контора глубокого бурения» сотрудничество предлагала, а уж для Боба это было единственным условием спасения.
Тех троих «хлопцев», что с поличным повязали, закололи заточками в следственном изоляторе. Уж кому они так не понравились, установить не удалось. Для Боба их пример был еще одним предостережением наперед.