Путь свободен, ваше величество! Клюев рванул в освободившееся пространство, но напарник упавшего проявил удивительную резвость — цок! цок! цок! следом, не отставая, но даже и приближаясь вроде бы. Ну нахал! А такое ты не пробовал? Выбросив далеко вперед левую ногу и стопоря ею собственное движение, Клюев максимально высоко поднял правое колено и, быстро оглянувшись через плечо, ударил правой ногой назад: классический уширо-гери по терминологии каратэ. Этого прыткий милиционер явно не ожидал. Он наткнулся грудью на вылетевшую навстречу ему ногу и отлетел в сторону, будучи не в состоянии даже втянуть в легкие очередную порцию воздуха.
Ох, еще не кончен бал, следующая пара топочет. Клюев пронесся под аркой, вынесся на улицу — там стрелять наверняка не станут.
Во, не было ни гроша, да вдруг алтын: троллейбус, бродяга, обленившийся донельзя за последнее время, заставляющий ждать его битый час — этот троллейбус стоял и ждал Клюева, подмигивая красными огнями и грозясь уйти в следующую секунду, если пассажир не проявит должной расторопности. Ох, какую он проявил расторопность! Двери, соединяющие в себе качества гильотины и тисков, разочарованно лязгнули створками, не успев поймать клюевскую пятку. Лязг и грохот! И — пошел, пошел, родимый, синий, последний!
Клюев прильнул к заднему стеклу: милиционеры выбежали из-под арки, оглядываясь по сторонам, один посмотрел вслед укатившему троллейбусу, но охотничьего азарта в его взгляде вроде бы не чувствовалось уже. То-то, ребятки, такая дичь вам не по зубам.
На следующей остановке он выпрыгнул, нашел телефон-автомат. Бирюков взял трубку сразу.
— Николаич, давно с тобой расстался, соскучился уже. Можно на минутку к тебе заскочить?
... — Дочь, она от первого брака Виктории, взрослая уже, двадцать лет ей. Учится сейчас.
Клюеву показалось странным последнее уточнение Бирюкова — насчет падчерицы. Но Бирюков, словно уловив мысль собеседника, объяснил:
— Кристина, то есть, падчерица моя, на мать похожа, совершенная копия. Не хотелось бы, чтобы и у нее такая же судьба была. Ведь родители Виктории тоже погибли в транспортной катастрофе: в автомобиле под поезд попали на железнодорожном переезде. На роду, что называется, написано, словно метка какая...
Клюев промолчал. Уж чего-чего, а так называемых насильственных смертей он насмотрелся. Он не знал, какие слова надо произнести сейчас, поэтому просто молчал.
Но паузу первым прервал Бирюков, заговорив о событиях дня минувшего:
— Да, повеселились мы вчера...
Они сидели на кухне в квартире Бирюкова, на столе перед ними стояла опорожненная наполовину бутылка водки, тарелки с незамысловатой снедью-закусью.
— Понимаешь, Николаич, — Клюев подавил в себе естественное желание взяться правой рукой за мочку левого уха. — Ты ведь не все знаешь еще из событий, случившихся двадцать второго апреля года девяносто четвертого. После того, как мы с тобой расстались, у меня встреча кое с кем произошла. Ребятки покруче тех кавказцев, это уж без дураков.
Он вынул из кармана пистолет с круглым утолщением на стволе.
— Вот, еще один трофей. Пистолет Макарова бесшумный, ПБ, стало быть. Калибр девять миллиметров, прицельная дальность двадцать пять метров. Профессионалы этими «игрушками» пользуются. Те двое точно профессионалами были...
— Были?
— Ну да, теперь их нет. Засаду они устроили у входа в мой подъезд. Счастлив мой Бог оказался, как говорят. Теперь у нас с тобой целый арсенал и все трофеи.
Клюев разложил на столе все три револьвера.
— Я говорю «у нас», потому что не знаю, насколько я тебя втянул... Не знаю, во что даже втянул. Сам до конца не разобрался. Но я бы начал с утра двадцать второго. Я тебе все должен рассказать. Состоялась у меня днем беседа с одним мудаком, чекистом, переквалифицировавшимся из борца с диссидентами в искоренителя террористов, с неким полковником Широковым...
— Крупный такой, широкоплечий, похожий на киногероев тридцатых годов — строителей социализма, былинных богатырей. На этаких образчиков торжества русского духа.
— Точно, — с удивлением сказал Клюев. — Типичный расейский богатырь Иван Говнов. А ты-то его откуда знаешь?
— Да уж оттуда, — ухмыльнулся Бирюков. — Десять лет назад он меня к себе приглашал. Наверное, уместнее было бы сказать «вызывал». Потому как состоялось в тот день мероприятие под названием «допрос-беседа». Позвонили мне утречком домой, назвали место, куда я должен явиться. Явился я — такая не особенно приметная дверь с тыла жилого дома, не поймешь, то ли ЖЭК, то ли еще какая контора.
Но дверь — я сейчас вот вспоминаю — с нормальным закрытым положением, с аккуратным звоночком. Вот за той дверью меня и ждал майор Широков.
— Десять лет назад, говоришь? — переспросил Клюев. — Ясно, «разгул андроповщины». Могу спорить, что тебе шили семидесятую статью, Николаич.