Сервантес

Все это не мешает, однако, Сервантесу высоко отзываться о характере воинской службы. «Теперь уже не подлежит сомнению, что рыцарское искусство превосходит все искусства и занятия, изобретенные людьми и что оно тем более достойно уважения, что с наибольшими сопряжено опасностями. Пусть мне не толкуют, что ученость выше поприща военного, кто бы ни были эти люди, я скажу, что они сами не знают, что говорят. Довод, который они обыкновенно приводят и который им самим представляется наиболее веским, состоит в том, что умственный труд выше труда телесного, а на военном, дескать, поприще упражняется одно только тело, как будто воины — это обыкновенные поденщики, коим потребна только силища, как будто в то, что мы, воины, именуем военным искусством, не входят также смелые набеги, для совершения коих требуется незаурядный ум, как будто мысль полководца, коему рада, трудится меньше, нежели его тело?! Вы только подумайте: можно ли с помощью одних лишь телесных сил понять и разгадать намерения противника, его замыслы, военные хитрости, обнаружить ловушки, предотвратить опасности? Нет, все это зависит от разумения, а тело тут ни при чем. Итак, военное поприще нуждается в разуме не меньше, нежели ученость, — посмотрим теперь, чья мысль трудится более: мысль ученого человека или же мысль воина, а это будет видно из того, какова мета и какова цель каждого из них, ибо тот помысел выше, который к благороднейшей устремлен цели. Мета и цель наук, — я говорю не о богословских науках, назначение коих возносить и устремлять наши души к небу, ибо с такой бесконечной конечною целью никакая другая сравниться не может, — я говорю о науках светских, и вот их цель состоит в том, чтобы установить справедливое распределение благ, дать каждому то, что принадлежит ему по праву, и следить и принимать меры, чтобы добрые законы соблюдались. Цель, без сомнения, высокая и благородная, достойная великих похвал, но все же не таких, каких заслуживает военное искусство, коего цель и предел стремлений — мир, а мир есть наивысшее из всех земных благ. И оттого первою благою вестью, которую услыхали земля и люди, была весть, принесенная ангелами, певшими в вышине в ту ночь, что для всех нас обратилась в день: „Слава в вышних богу, и на земле мир, в человеках благоволение“. И лучший учитель земли и неба заповедал искренним своим и избранным при входе в чей-либо дом приветствовать его, говоря: „Мир дому сему“. И много раз говорил он им: „Мир оставляю вам, мир мой даю вам; мир вам“, и воистину это драгоценность и сокровище, данные и оставленные такою рукой, — драгоценность, без которой ни на земле, ни на небе ничего хорошего быть не может. Так вот, мир и есть прямая цель войны, а коли войны, то, значит, и воинов. Признав же за истину, что цель войны есть мир и что поэтому она выше цели наук, перейдем к телесным тяготам ученого человека и ратника, посмотрим, чьи больше» — так рассуждает Дон Кихот в конце XXXVII главы и продолжает далее в XXXVIII.

Алжирский Пленник, герой романа Сервантеса, повествующий о своих похождениях в «Дон Кихоте», называет военное дело «почетным и достойным поприщем». В одной из своих бесчисленных речей Дон Кихот отмечает, что «военные обладают каким-то неуловимым превосходством над учеными и вполне понятным блеском, ставящим их выше всех других людей». Он цитирует древних авторов, показывающих достоинства военного дела и почетность смерти в бою, приносящей человеку славу. Военное дело «возвышает людей самого низкого звания» — в этом уверена и героиня новеллы Сервантеса «Две девицы» Леокадия.

Два родовитых кабальеро, герои новеллы «Сеньора Корнелия», бросают студенческие занятия в Саламанке и решают уехать во Фландрию:^{59} «им казалось, что военное дело может подойти и понравиться каждому, но особенно приличествует и подобает оно людям знатным и благородной крови».

Сервантес не забывает и о трудностях армейской службы. Капитан из «Лиценциата Видриеры» «расхвалил солдатскую жизнь, превознес… привольное житье в Италии, но ничего не сказал про холод стояния на часах, про опасности штурмов, про ужасы битв, про голод осад, про разрушительную силу мин и про другие вещи в том же роде, которые иными считаются как бы привеском к тяготе солдатчины, а в сущности они-то и являются основным ее бременем». Но дело не в одних опасностях и тяготах солдатской жизни.

Сервантес, как человек образованный, не мог не видеть многих нелицеприятных сторон воинской службы — мародерства, грабежей мирного населения, но, понимая неизбежность оборотной стороны воинской доблести, составил высокий, «рыцарский» идеал служения, который доминирует во всех его произведениях.

Начиная с середины XV века христианская Европа столкнулась с грозной и всевозрастающей военной опасностью. В 1453 году турецкий султан Мухаммед II после недолгой осады взял Константинополь, столицу доживавшей свои последние дни Византийской империи.^{60}