Читаем Серпомъ по недостаткамъ полностью

Добрым словом и пистолетом сделать получилось даже больше, чем просто пистолетом. На состоявшейся в августе в Берлине (Леманн, сам родившейся в Берлине, настоял на этом месте) "мирной конференции" только ленивый не вытер об японцев ноги (правда, Англию на нее не пригласили, хотя она и очень просились). Не помогло даже то, что в последних числах июля генерал Куроки смог прорвать оборонительные рубежи Засулича, хотя, по слухам, потери у него были зашкаливающие. Война была закончена, для Страны Восходящего Солнца наступило время оплаты кредитов. Немцам досталась вся Окинава (за посредничество и общее миротворчество), Формоза была возвращена Китаю (тут же сдавшему ее в концессию США и Франции), а Курилы и практически незаселенный остров Йессо были переданы в распоряжение России — чему весьма обрадовались айны. Японское "Управление колонизации Йессо" работало лишь тридцать пять лет, но последствия для исконного местного населения были ужасны. Правда, Джан-джин-юани японцы успели поймать и казнить. Не то, чтобы я особо жалел — его прозвище ("Линчи") происходило от любимой им традиционной китайской казни, когда человека накачивали опиумом, чтобы не умер от шока, а потом понемногу срезали с него мясо… Корею тоже "поделили по-братски": север стал "зоной влияния" России, а юг — "зоной влияния США", благодаря чему акции Вильяма Тафта на предстоящих выборах резко подскочили.

Но главное — Николай "за решающий вклад в деле разгрома врага" премировал всех железнодорожников России в размере двухмесячного оклада и увеличил саму зарплату на двадцать процентов. Вероятно, он проникся к доводам, которые были изложена ему в длинном письме о важности железнодорожного транспорта и использования ситуации для укрепления доверия к правительству со стороны народа…

Письмо это я написал, будучи уже в Царицыне: война закончилась и делать мне на Дальнем Востоке было уже особо нечего. А вот в Поволжье дел было много: год обещал стать урожайным и требовалось много уборочной техники. И людей, способной на этой технике работать.

<p>Глава 36</p>

Петр Аркадьевич назначение на должность Саратовского губернатора принял как повышение. Заслуженное повышение — все же Гродно был, откровенно говоря, помойкой, и то, что его с губернаторства сняли, было даже неплохо: Мария Федоровна получила предлог выбить новое назначение. Так что хотя Петр Аркадьевич перед царем немного и покочевряжился (разумеется, в пределах приличий), на новое место поехал с радостью, полон планов и радужных перспектив. Но действительность оказалась не такой, какой представлялась в Петербурге.

Прежде всего, Петр Аркадьевич настроился на "наведение порядка и пресечение беспорядков" — но с первым было и так все хорошо, а вторых — не было. Совсем не было: крестьяне не бунтовали, рабочие — и те особо не бастовали. Просматривая бумаги, Петр Аркадьевич особо обратил внимание на состоявшиеся несколько лет назад серьезные волнения на французском металлическом заводе — но сейчас там было тихо. Очень тихо: полиция особо подчеркнула данный факт в предоставленном новому губернатору отчете.

Удивившись этому, Петр Аркадьевич начал свое правление с посещения Царицына — и был поражен увиденным: провинциальный город мог по внешнему богатству поспорить и с европейскими столицами. Даже напротив вокзала стояли, сияя полированным мрамором, два пятиэтажных дома, в которых проживали, как ему сообщили, работники железной дороги. А уж особняки местных купцов — те вообще напоминали какие-то восточные дворцы. Губернский Гродно, откуда прибыл Петр Аркадьевич, по сравнению с уездным Царицыным, внешне казался жалким заштатным городишкой.

Но больше всего Петра Аркадьевича поразили жилые городки заводов. Ровные ряды новеньких двухэтажных бревенчатых домов у завода общества "Урал-Волга", дощатые тротуары и даже кирпичные больница и школа вызвали у него лишь понимающее уважение: "Франция же, культурная нация — она и здесь культурная". Но поверить, что это лишь вынужденная мера и жалкая пародия на городок Волкова он не мог до тех пор, пока не увидел творение уже русского промышленника: окруженные деревьями и ровными рядами кустов пятиэтажные дома, расчищенные от снега асфальтированные дороги и тротуары, невероятной красоты снежно-белая церковь — и электрическое освещение всех улиц и даже лестничных клеток в домах: такого и во Франции вряд ли увидишь.

С владельцем этого чуда поговорить ему не удалось — сообщили, что господин Волков в отъезде. А с директором завода французского разговор состоялся — и он как раз стал жаловаться на то, что из-за русского соседа французам пришлось изрядно потратиться на жилье, без чего на заводе вообще не осталось бы рабочих. На вопрос "а как же владельцы других заводов обходятся" Петр Аркадьевич с удивлением узнал, что "других заводов" в городе и вовсе осталось четыре штуки, а все остальное скупил "проклятый сосед"…

Перейти на страницу:

Все книги серии Серпомъ по недостаткамъ

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза