Серпомъ по недостаткамъ

Очень удачно я тут вспомнил про прочитанную в какой-то книжке, валявшейся у бабушки на даче, про массовое сельское строительство в пятидесятых годах прошлого (или, смотря с какой точки считать) будущего двадцатого века. Одноэтажные сельские домишки со скоростью свиста возводились из материала, именуемого "камышебетоном". Рубленый камыш заливался цементным раствором — и получался не очень прочный, но теплый и дешевый стройматериал для стен. Я попробовал (Василий Иванович Якимов сделал мне несколько деревянных форм для стеновых блоков) — и выяснил, что стандартный "сельский коттедж" шесть на шесть метров четверо мужиков поднимают за день. А еще за два дня — ставят крышу, двери и окна. Конечно, для превращения этого строения в полноценное жилье еще много чего сделать надо — но вот организованная мною бригада из сорока человек под названием "Сельстрой" в день сдавала "под ключ" три дома.

Руководить сельским строительством я подрядил одного из царицынских "техников"-архитекторов, Дмитрия Петровича Мешкова. Все эти "техники" благодаря моему "Домострою" остались практически без заказов — но ничего не попишешь, ребята просто "не вписались в рынок". Так что Мешков, получив предложение, особо артачиться не стал. Мужику под сорок, семью кормить надо — а тут гарантированная и высокооплачиваемая работа. Так что, поручив ему задачу по созданию уже "треста "Сельхозстрой", я занялся более интересными работами.

Например, железной своей дорогой, точнее — подвижным ее составом. А ещё точнее — позволил им заняться Илье Архангельскому.

Идея купить для строящейся железной дороги готовые паровозы и вагоны мне даже не пришла в голову: узнав, что узкоколейный паровозик Путиловского завода стоит почти двадцать тысяч и вдобавок весит двенадцать тонн, я решил обойтись своими силами. Причем сил у меня было больше, чем у путиловцев: их паровозик был стосильный, а у меня завелся уже мотор в сто двадцать сил. И не один — на сгоревшем катере их два было. Откровенно говоря, поначалу я решил что это мотор взорвался, но, изучив обгоревшие остатки, выяснил, что на самом деле под напором воды оторвалось крыло и эта острая железяка попросту пропорола борт и перерубила бензопровод. Сам же мотор был не виноват.

Да и с чего ему быть виноватым? По сути это был сдвоенный шестицилиндровик, причем даже мощность снималась с коленвала посередине между двумя "блоками". Так что мотор "чудом технической мысли" не был — он был обычным двенадцатицилиндровым мотором. Ставить такой на трактор (или еще куда) смысла не было: длиной мотор получился чуть ли не в полтора метра, для "Сухогруза" мощность такая была не нужна — скорость с ним увеличивалась всего на пять-семь процентов по сравнению с простым четырехцилиндровым, а на тракторах даже шестицилиндровик легко ломал шестерни коробки передач. Но вот если такой двигатель поставить на небольшой локомотив — лишние его силы оказывались очень не лишними. Ну Илья и спроектировал узкоколейный "тягач" на его базе. То есть спроектировал под двигатель двенадцатиступенчатую коробку передач — и теперь по выходным строил сразу три локомотива на моем заводе. Елена Андреевна поначалу пришла ко мне ругаться, но, когда я показал ей готовящийся для Ильи Ильича "сюрприз", она свои возражения сняла: Илье я делал прогулочный катер — вещь несомненно весьма престижную. Сюрприз, который я начал готовить для нее, так сюрпризом и остался — нечего даже добрым феям все знать заранее.

Не остался без сюрпризов и я, причем первый оказался не очень-то приятным.

Глеб Зюзин — самый богатый ерзовский купец — на меня очень обиделся и даже стал подыскивать каких-нибудь "злодеев" с целью моего физического устранения — о чем мне сообщил (всего за рубль) местный "головорез" Степан Кружилин. Я его понимал — ведь для того, чтобы засеять освободившиеся поля, я скупил на корню весь урожай ржи в Ерзовке, Собачьей Балке, в Рынке (это деревня такая, называлась она "Рынок") и всех трех через реку лежащих селах Погромских. Пришлось зайти к нему в гости и объяснить, что даже при неудавшейся попытке хотя бы набить мне морду сам Глеб Трофимович, дом его вместе с домочадцами, и все прочее движимое и недвижимое имущество будут преданы всеочистительному огню. Причем я особо озабочусь о том, чтобы глава семьи этому огню был предан живьем. Купчина объяснению поверил, в особенности учитывая то, что заходя в гости я попросту пристрелил из револьвера выскочившего из конуры цепного пса.

Откровенно говоря, я очень испугался — и только поэтому повел себя таким образом. Но больше всего меня удивило то, что этот поступок довольно сильно поднял мой авторитет среди крестьянства. Хотя, возможно, росту авторитета способствовала последняя моя фраза, брошенная Зюзину уже при выходе из ворот его усадьбы: "Это же произойдет и при нанесении любого вреда и моим людям или их имуществу".

Пожалев на будущее, что я не помнил отдающих архаикой удачных фраз из того же "Крестного отца". Ведь добрым словом и пистолетом можно добиться большего, чем одним только пистолетом…