Серпомъ по недостаткамъ

А детишки в возрасте лет десяти – двенадцати по-моему самые благодарные ученики, все усваивают быстро и – главное – творчески. От моего механического цеха до поля было метров сто, рядом Маша фары для мотоциклов-тракторов делает… Так что по любому подозрительному шуму вспыхивали установленные на каждом углу прожектора, составленные из шести фар, и – если шум издавался не ветром – в сторону источника шума начиналась пальба. За первую неделю вооруженной до зубов охраны детишки палили раз пять, и громкие вопли демонстрировали некоторую действенность соли крупного помола. Но когда ребятишки действительно ошиблись (ну, они мне именно так и сказали) и шарахнули картечью…

Мужику повезло, ему по ногам зацепило, и в больничке царицынской его выходили. Второго (судя по следам) вообще лишь очень сильно напугало – но больше попыток украсть подсолнух не было.

Ну а двадцатого августа началась уборка урожая пшеницы уже на колхозном поле. Исключительно чтобы опробовать 'новую технику', я прицепил к трактору ростовскую 'пароконную' жатку и 'пробежался' с ней по колхозному полю. Через полчаса ко мне в кабину трактора влезла Павла, а еще через полчасика она осталась там одна: трактор спокойно двигался на четвертой передаче (в переводе на 'автомобильные' – на первой), управлять им было легко (гидроусилитель руля – великое дело!), а при необходимости трактор и бегом догнать можно…

Двадцатого же августа уборка урожая на пятнадцати десятинах и закончилась, причем закончилась аккурат к обеду. На четвертой передаче трактор ехал со скоростью верст двенадцать в час, а захват у жатки был побольше трех метров, так что убрать пятнадцать гектаров оказалось делом нехитрым. А вот собрать потом валки в копны, а затем перевезти хлеба на ток – на это было потрачено еще пара дней. Сразу после жатвы Павла было заявила, что она теперь сама с трактором управится потому что все освоила:

– Вот эту палку вот так ставить, эту – вот так, на 'четыре', на ту штуку наступить и эту пипку повернуть. Теперь наступить на эту штуку, ту потихоньку опустить – и трактор поедет. А куда ему ехать – этим колесом крутить надо, всех-то и делов!

– Отлично, вези меня домой тогда – я прикинул, что бензина в баке хватит еще верст на пять. Ошибся, датчик у меня неточный получился и трактор доехал почти до дома. Но – все же именно 'почти'.

– Ну а теперь что делать?

– Я не знаю… он сломался совсем? – Павла чуть ли не плакала.

– Нет, пока еще не сломался. В нем бензин закончился, надо его налить.

– А куда налить?

– В трактор, кроме бензина, еще масло машинное наливать надо, воду. За электричеством следить, за температурой мотора – и все это надо делать правильно. А чтобы все делать правильно, нужно довольно долго учиться – назидательно произнес я, наливая из припасенной канистры бензин в бак.

– Ну так учи!

Да, набрал я детишек на свою голову! У меня работали (и учились) их человек сорок, и большинство из них относились ко мне как к старшему товарищу, а вовсе не как к дворянину из второй части родовой книги. Но двое общались со мной вообще запанибрата. Первым был Димка конечно – но я и сам настоял, чтобы он со мной общался не как с 'благородием'. Ну а вторым человеком как раз была Павла. Потому что она была уже буквально 'моей собственностью', но факт сей она воспринимала несколько своеобразно.

По окончании моего первого лета в этом времени я перестал брать плату 'за обучение и прокорм' с детишек, и, более того, стал сам платить им мелкую копеечку за работу (сверх того, что кормил их, а так же уже и обувал и одевал). Немного, гривенник в день – но для большинства родителей лишний трояк в месяц, приносимый ребенком, был вовсе не лишний, и никто против работы детей у меня не возражал. Почти никто – шорник, отец Павлы и ее мелкого братца, решил, что за его 'великовозрастную' дочь такой суммы явно недостаточно. Скандалить ко мне он приперся явно с сильного похмелья, причем с похмелья безденежного, и заявил, что 'за пользование дочерью' я должен платить ему по тридцать рубликов в месяц.

– Да я за тридцать рублей такую девку насовсем куплю – решил посмеяться я.

– Ну и купи совсем, но за тридцать рублей! – неожиданно согласился шорник.

Не знаю, какая муха меня тогда укусила (наверное, вспомнились синяки на физиономиях Павлы и Мишки), но я тут же, взяв шорника за шкирку, направился к старосте и в его присутствии заставил алканавта подписать бумагу о том, что за тридцать рублей наличными он передает мне навеки все родительские права на обоих детей. Ну а поскольку по возрасту 'в отцы' Павле я не подходил, она стала меня трактовать как 'очень старшего брата'. Хорошо еще, что у нее хватало ума демонстрировать такую трактовку исключительно наедине.