– Всякие крутятся. А как же ты думал, самотеком мочи? Проговорилась: жить можно и на международную солидарность, а не только на отцовы подачки и воинские пенсии. Есть у них и самопророк-воскреситель, и культурило из районных чинуш, и объявитель судного дня всех котиков, а главное, ходит подначивает дураляшек дядя спонсор с полным зарядным магазином «зелени», как говорится. Но кто – молчок, не выдала. Ты бы, Лешка, как-то по-отцовьи выцарапал ее из этого порохового погреба – а то собьют ее, как кильку в томат.
– Пойду. Только куда, Никита Никитич?
– Базуются возле бывшего жирзавода, и все это у них на борту значится «Воньзавод». Эх, была бы у меня бутылка шампанского имени Молотова. С послезавтра у них перморганс эта, с разливистым лозунгом на корме «Насрать и забыть». Я стал на Эльку давить, кричу: отец и мать тебя любят, отец ищет, где ты? Заплакала, почти школьница, говорит: пусть папа не приходит. Не дочь я его. Мне ему в глаза стыдно смотреть.
– Да как же понять все это? – возмутился Сидоров.
– Ты вот что, Палыч. Давай-ка еще выпьем и доедим колбаску. Ночь уже посреди нашего залива. Я тут и как общепит, не брезгуй. Ты с Элей полегче, не сорви скорострел. Она девчонка хорошая, сирота.
И мужчины примолкли, а Сидоров вперился в стену кубрика, увешанную военными трофеями: грамотами, морскими приборами и зачем-то муляжом огромной выпотрошенной меч-рыбы.
– Ладно, – прервал молчание каперанг. – Давай, хватит о главном. Ослабь маленько канаты. Давай о важном.
– О чем? – невнятно откликнулся гость.
– Ну, признавайся, когда будешь с моим настоящим боевым корешем-адмиралом, другом жизни, видаться? Он ведь стареет, того и гляди… концы в воду. Обещалками кормишь морских львов… волков. Ты же журналист научного строгого курса, ты же всю жизнь крохи правды должен со дна жизни подтирать. Образование, академики, сельские кулибины, сам рассказывал, вся эта морская капуста – это ж твой хлеб, баранки-пряники, сапоги-валенки. А от меня, своего, можно сказать… старого подводника и флотоводца отлыниваешь, косишь с наклонной палубы бойцов истины. Стыдно небось, а?
– Стыдно, – признался обозреватель, кручинясь. – Что-то вы меня совсем сбили. Но послушайте, Никита Никитич. Я вашими подводными шныряющими объектами, этими… каких, квакерами, историографией нежданных потоплений парусников со времен Сидона и Тира, этими прыгающими светляками в море и отверстыми магнитными лакунами-базами в четырехмерные пространства Ориона сыт по самую толстую кишку. Надоело до чертиков – околокозлятина, мистические потусторонние тени души, воскрешения прошлых карм и весь этот вещий бред, что прет с телеэкранов. За которым выглядывает неграмотная рожа страждущего хорошо пожрать на халяву. Сыт по зубы. Дайте простое – в тыщу раз больше пользы, дайте книги в сельские библиотеки, если их кто будет не по малолетнему пьянству читать, дайте интернет в поселковые клубы, чтобы редкие спокойные ребята, или те, кого лупцуют на танцах, приобщились к простой технике. А то некому будет на сложный флот идти. Пусть трактор начнут уважать, косилку беречь, парту в школе финкой не резать – и то спасибо. И то победа разума. И того нет… А мы о сложном. О переплетах чужого разума, об осколках морских катаклизмов нуклеарного типа, о забытой человеками миссии, про нависшую тень чужой цивилизации. Да к демонам все это! Нам бы хоть ребят в нормальные детдома и нахимовки из труб отопления спровадить, чтобы в пакетах с клеем не задохлись, хоть бы в каком возрасте притащить их в школу и удержать там интересом к чему реальному до половой спелости. А то без школ и с покрытой судимостью доуродуют друг друга на ваших флотах в ваших кубриках, и конец, военному делу венец. Безо всяких чужестранцев и паранормальных утюгов… Да, огни, да, квакеры, верю – тысячи независимых прозрачных свидетелей. Прыгают, играют огнями, тушат магнитные поля. Ну и что. Да пошли они к ихней матери. У нас скоро будет забота – вырастить колосок на сдохшей, засоленной, истощенной земле, смять его в ладонях на полянах проржавевших сельхозугодий и растереть каменным жерновом. И еще найти, где напиться-не отравиться…