Серп демонов и молот ведьм

– Христос в хитоне ходил! – нагло крикнула докторша наук. – Колени наружу. Сам был доктор и лечил.

– Еще скажи! – озлился депутат. – Кому положено, тот пускай хоть коленями взад. А вы, давай, не грубиянь. А то из докторов быстро в санитарки… на научное прение. Расхлябились, понимаешь!

Однако, как и всякий уважающий себя руководитель, ведущий процессы и управляющий стихией, поднялся среди этого бедлама заместитель помощника Антон Антонович и – вот уж спокойный человечище! – одним взмахом руки угомонил расшумевшийся под ветром перемен лесок.

– А что? – не моргнув глазами, которыми почти никогда и не моргал, особенно при руководстве, подтрунил он. – Дискуссия? Хорошо! Обмен особых мнений на факты? Отлично! Деловая управляемость хватки и цепляемость знаний? Похвально. Продолжимте, господа. У нас еще один? Где он?

Как-то задом, совсем испуганный, выбрался к шаткой круглой ракушке кафедры кандидат, научный сотрудник Дудушко. И, будто у доктора-костоправа, повертел шеей.

– Говорите смело, – суховато подбодрил опасливого ученого Антон Антонович. – У нас дискуссия, можно говорить. И громче, как в цирке. Хоть вы и мелкий сотрудник, но чтоб общественность оценила, – а соседу Гавриллу шепнул. – Люблю, знаете, цирк, особенно воздушных гимнасток… акробатов. С медведями.

– Гимнасток, – шутливо определил батюшка и погрозил заму холеным пальцем. – Гимназисток кудрявых. Все мы грешны, – воздел очи. – Излагайте, сын мой, но без… деклараций, – громко он направил докладчика.

– Значит так, – сообщил Дудушко, глядя на обрывки цепочки, разбежавшиеся по нечищеному паркету – Тут иуды хотели нас черной и белой материей надуть, сатином и простыней. Запугать… заплутать в научную дебрю.

– Попрошу не слазить на личности! – в ожесточении вскочил ушедший в ряды слушателей докладчик Ойничевич.

– Не на личности, а на носатые хари, – сострил докладчик. – Вы уж нам хрестов понаразвешали всюду…

– Антисемит! – выкрикнул Ойничевич, возмущенно размахивая подвижными кистями обучавшегося в детстве пианину.

– Антисиниты, антиматерьи, антигерои – это нам зачем? – задался научно Дудушко. – Черное и белое. Скажи нам еще: чернозадатые москали. Мы это и так знаем.

– А молодец! – громко отредактировал выступающего депутат. – Кроет крестями враз.

– У нас, белых материй, с неграми нынче дружба, – спокойно продолжил исследователь. – Я в Африках-то в командировках был, от воды ихней хоронился, изучал ихнюю сторону этой нашей общей земли. У них и хвори похожие. И детки уроды, только живот пученый. Такая же беспризора. Все божьи твари! – вдруг звонко поддал ученый. – Я их так и обозначил в отчете. Божьи, мол, но твари. Но что мое главное открытие – скажу. Вот, господин мандрит меня не осудит…

– Архимандрит, – поправил замдиректора, глядя на насупившегося сановника.

– Ну! Ахремандрит. Я и говорю. У всех душа, у всех – у ихних женщин, у детей. А задача! – взвопил он. – Измерь душеньку, замерь и доложи мандриту, архи. Это тебе не треклятая задачка – интегралами фокусничать, оболгать распятых, раз – четвертых. А потом и первых начнем лгать? Лжи, Триклятов. А мы тебе поправим. Вот вам мое истинно открытие. Закон тяготения душ. Смотри, народ. Все веса притягиваются, по тяготению, по весомости жизни. Ты ко мне, я к тебе. Кроме некоторых. Сала пожрал, вес возрос – и тяга выше. Баба… женщина толстее… шире – притягивает активнее. К такой же или мужчине под соком. Дитя из нее выйдет, тяги нет. Всемирно известно. Ньютон, Дарвин, Каплер – иудины дети.

– Вот чешет! – восторженно зашуршал депутат в президиуме. – Как по писанию, что другой директор.

– Как по писаному, – поправил грамотей Скатецкий, косо осматриваясь на Гаврилла.

– Оказалось, – подытожил науку Дудушко, – покойник к покойнику меньше тяга. И дело не в квадратах расстояния до кладбища. Душа ушла. По весу массы. Думаю, замерь Дудушко душу, и дело в шляпе. Плюс с минусом учел, и закон ясен. Это мы еще с комсомольского секретарства знаем. Душа умучилась и тяги нет. Живой, он и к живому, и к водке, к хлебам раздаденным, и к воде, думая – винище, тянулся. А ушла жизнь, и нет веса. Теперь так. Вот ты, Триклятов, прислушайся из своего ада. Чем человек душевней – ну кто мандрит, или вон Андрон Агронович, у кого белая душа в груди поет – общий вес больше, и тяга людей с этой белой душой к дружке – совсем засасывает. А если ты изверг, иуда или искариот какой, аскарид – черное сердце в минус. Идет отталкивание процесса. Ну вот, – тихо закончил он. – Плюс с минусом… Открытие…

– А что, – осторожно спросил Антон Антонович, – на животных опыты ставили?

– А как же, – скромно подтвердил душегубство кандидат, – собаки кусачие, брошенные, мыши. Окончательно спустившиеся бывшие люди. На них сверху ставили.

– Кошек-то не трогали, думаю. Домашних пушистых зверей? – в ужасе громко шепнул в микрофон крупнослужащий.

– Ни в коем разе. До кошачьих и свинячих и пинцетом…

– То-то! – грозно поднял ладонь на защиту меньших чиновник.

– Так, – привязался теперь депутат. – А растения что? Грибы-ягоды с душой?