Серийные убийства в странах Европы. Хроники подлинных уголовных расследований

Из случившегося оба офицера – Минолити и Перуджини – сделали диаметрально противоположные выводы. Перуджини увидел в случившемся подтверждение всех своих подозрений в адрес Пачиани; Минолити же посчитал, что имеет место явная подтасовка улик, подбрасывание вещдоков, то, что называется «грязной полицейской игрой». И занимался этим явно кто-то из членов группы САМ, а не какой-то сумасшедший мистификатор… Не желая скрывать свои догадки, карабинер направился к городскому прокурору и заявил о мучивших его подозрениях. По мнению карабинера, с явной или неявной подачи Перуджини сотрудники целевой группы перешли все границы дозволенного и занялись явной фальсификацией обвинения против Пачиани. Важность сделанного Минолити заявления усиливалась ещё и тем, что именно он являлся свидетелем пресловутого «обнаружения стреляной гильзы» 22-го калибра во время обыска фермы Пачиани весной 1992 г. Сам Артуро Минолити всегда утверждал, что не видел этой гильзы на земле, а увидел её лишь в руках Перуджини, когда последний якобы поднял её и показал присутствующим (с таким же успехом он мог достать эту гильзу из кармана). Тем не менее, на Минолити всегда ссылались как на должностное лицо, независимое от Перуджини, которое способно подтвердить факт находки гильзы. Теперь же этот самый офицер Корпуса карабинеров открытым текстом выражал недоверие проводимому расследованию! И лично старшему инспектору Перуджини! Прокурор выслушал Минолити и… промолчал. Ему было о чём промолчать.

Реакция Руджеро Перуджини последовала незамедлительно – уж он-то понимал, что накануне сложного судебного процесса единство представителей обвинения необходимо поддержать любой ценой. Он санкционировал исключение из членов оперативно-следственной группы САМ всех без исключения карабинеров и ряда работников прокуратуры, которые, по его мнению, занимали деструктивную позицию, т.е. не поддерживали версию о виновности Пьетро Пачиани и позволяли себе иметь собственное мнение на сей счёт.

Так ряды межведомственной целевой группы покинул Минолити и не раз упоминавшийся в настоящем очерке Марио Ротелла – человек, сделавший для розыска «Флорентийского Монстра» больше многих других работников прокуратуры.

Суд над Пьетро Пачиани открылся 14 апреля 1994 г. при колоссальном стечении журналистов и зевак. Поскольку количество мест в зале заседаний было ограничено, толпа многие часы стояла перед подъездом, дожидаясь момента, когда обвиняемого станут вводить либо выводить из здания. На кадрах хроники, отснятых тележурналистами, можно видеть, как при появлении конвоя люди запрыгивали на литую решётку ограждения перед зданием суда, карабкались повыше на фонарные столбы – и всё для того, чтобы поверх голов рассмотреть низкорослого Пачиани. Интерес общественности к суду над «Монстром» был колоссален – радиостанции и телеканалы устраивали прямые включения из зала судебных заседаний, и в каждом блоке новостей сообщалась краткая сводка последних событий на процессе.

Суд над Пьетро Пачиани по праву можно было назвать «резонансным» процессом. Интерес к судилищу над «Флорентийским Монстром» был огромен – прямые включения из зала суда шли в информационных блоках телепрограмм в одном ряду с важнейшими политическими новостями.

Все перечисленные выше «улики» пошли в дело – и ботичеллевская «Примавера», и ржавая гильза, и планшет с дорожными картами из Оснабрюке, и кентавр Кристиана Оливареса… Правда, после того, как 18 апреля Марио Специ опубликовал свою статью, в которой рассказал о происхождении рисунка кентавра с семью могильными крестами, обвинение быстро «перестроилось» и не стало оглашать заключение психолого-психиатрической экспертизы, доказывавшее, что данная аллегория символизировала семь двойных убийств, совершённых Пачиани, и выражала скрытую некрофилию последнего. Чтобы как-то компенсировать моральный ущерб, причинённый статьёй Марио Специ, обвинению пришлось невнятно объяснять зачисление этого рисунка в число «значимых улик» тем, что Пачиани якобы говорил кому-то, будто видел сон с подобным кентавром. Это было странное и крайне неуклюжее объяснение, из которого вовсе не следовало никаких юридически-значимых выводов.

Но в остальном обвинение опиралось на материалы, описанные выше. Хотя, надо признать, добавились и новые, весьма неожиданные и даже забавные улики. Для пущей убедительности к вещдокам добавили и пулю, выпущенную из мелкокалиберной винтовки, найденную в доме подсудимого. К преступлениям «Флорентийского Монстра» эта пуля не имела ни малейшего отношения, но, тем не менее, она фигурировала на процессе как свидетельство того, что Пачиани имел в доме огнестрельное оружие, посредством которого охотился. Самое забавное заключалось в том, что сам Пачиани не отвергал того, что действительно любил охоту, имел, когда был моложе, и винтовку-«мелкашку», и охотничье ружьё 12-го калибра, а кроме того, занимался набивкой чучел птиц для продажи. Т.е. в этом вопросе обвинение буквально ломилось в открытую дверь.