Пообещав заехать за мной утром, Рэйчел ушла, оставив меня размышлять, правильно ли я поступил. День только перевалил за половину, и я не знал, как провести остаток времени. Ни Интернета, ни телевидения в эллинге не было. Ни книг, ни музыки и никакой работы. Обычно, занимаясь расследованием, я пользовался вынужденным бездействием, чтобы знакомиться с отчетами и сообщениями по делу. В данном случае таких не было. И хотя ноутбук был при мне, я даже не мог выйти в Интернет, чтобы проверить почту.
Но в данном случае потребность работать, что-то делать довлела не так сильно, как обычно. Рэйчел предложила привезти еще съестного, но у меня еще достаточно осталось. И если я не возражал против супа и яиц, то мог вполне продержаться до утра. Выходить из дома не было нужды, и я никуда не пошел. Устроился в кресле у окна и, наблюдая за неспешным приливом, старался не искать тайных смыслов в невинном предложении подбросить меня до Кракхейвена.
Побуждаемый урчащим желудком, я приготовил ранний ужин: остатки томатного супа, омлет и тост. Хоть и не высокая кухня, но я наслаждался каждым куском. А когда на небе погас последний свет, отправился на послеобеденную прогулку, но на этот раз в ту сторону, где протока впадала в русло. Идти оказалось намного легче, чем утром в Бэкуотерс. Тропинки как таковой не было, но земля под ногами оказалась суше и плотнее — болота уступили место невысоким дюнам, покрытым жестким колючим тростником. Через некоторое время мне попалась заросшая дамба из гравия — часть преграждающих прилив сооружений, которые запустили и позволили разрушаться, так что вода снова овладела сушей. Забравшись на насыпь, я взглянул на берега устья. Решил, что островок огней — это Кракхейвен, а звездочки на море — свет на контейнеровозах, медленно двигавшихся вдоль темнеющего горизонта.
Я пошел бы дальше, но надвигалась ночь, и я повернул обратно, обуреваемый странным, незнакомым беспокойством, природу которого я сначала не мог определить. И только на пороге эллинга сообразил, что вид устья напомнил мне о песчаной банке, где обнаружили тело.
Я постарался выкинуть мысль из головы, убеждая себя, что расследование больше меня не касается. Не получилось. Пусть меня исключили из команды, но мыслительный процесс продолжался. Хотя исключили пока не полностью — Ланди просил переслать ему мои фотографии кроссовки. В эллинге нет Интернета, но я хотя бы перенесу снимки из фотокамеры в ноутбук. Вместе с теми, которые сделал на песчаной банке.
И если, пока этим занимаюсь, лишний раз на них взгляну, какой от этого вред?
В эллинге я поставил чайник и соединил фотоаппарат с ноутбуком. И, попивая чай, стал разглядывать снимки. На большом экране выявилось больше деталей, но поскольку значительная часть стопы скрывалась в кроссовке, я не узнал намного больше того, что выяснил раньше. Некоторое время разглядывал ярко-красный носок, увеличивая изображение, чтобы рассмотреть ткань. Хотя я не большой знаток в этой области, почти не сомневался, что материал искусственный, а не естественный, — полистирол или другая синтетика.
Это была всего лишь догадка, зато в другом я был абсолютно уверен: на пятке кроссовки под грязью прятались напечатанные слова, которые я раньше не заметил. Слишком мелкие, чтобы разглядеть на экране фотоаппарата, но видимые на ноутбуке. Я опять увеличил изображение, добавил контраста и сумел прочитать. Три то ли выдавленных, то ли выпуклых слова на резиновой основе пятки:
Дешевая кроссовка и цветистый синтетический носок не соответствовали сформировавшемуся у меня образу Лео Уиллерса, но это теперь проблема не моя, а Ланди. Но я все равно открыл сделанные на песчаной банке снимки. Правый голеностопный сустав виднелся из брючины, но не настолько, чтобы что-нибудь рассмотреть. Я перешел к изображениям головы. Рана была точно такая ужасная, как я запомнил. По выходному отверстию попытался установить траекторию выстрела.
Бессмысленные усилия. По фотографиям я не сумею выяснить больше того, что выяснят полицейские. Не позволяя себе уйти с головой в работу, я заставил себя закрыть ноутбук — понимал: она принесет одни разочарования. Заварил чай и перед тем, как лечь в постель, глядел, как на протоку опускается ночь.
Однажды меня разбудили вскрики и странные подвывающие стоны. Тюлени, сонно сообразил я. Рэйчел права, подумал я, засыпая. Их голоса похожи на чокнутых лабрадоров.
Будильник в телефоне вырвал меня из глубокого сна без сновидений. Я отдохнул лучше, чем случалось в последнее время. И единственным напоминанием о перенесенной инфекции была боль в суставах и зверский аппетит. Я принял душ, побрился, сделал из оставшегося хлеба тосты и съел с последними яйцами. Не зная, вернусь ли я в эллинг после поездки в Кракхейвен за свечами, я, помыв тарелки, уложил то немногое, что сюда привез, в сумку.