Читаем Сергей Жаров полностью

Лев Николаевич Толстой в знаменитой повести «Казаки» писал о терских казаках: «Казак большую часть времени проводит на кордонах, в походах, на охоте или рыбной ловле. Он почти никогда не работает дома. Пребывание его в станице есть исключение из правила, и тогда он гуляет. Вино у казаков у всех своё, и пьянство есть не столько общая всем склонность, сколько обряд, неисполнение которого сочлось бы за отступничество». В Чилингире Жаров убедился, что донские казаки, в отличие от терских, отличные работники, умеющие всё делать своими руками, и они абсолютно не нуждались в спиртном. О вине и водке даже речи не заходило.

Первые две недели в Чилингире казаки жили, не понимая, что происходит: отходили от эвакуации и Гражданской войны. Что будет с ними дальше — никто не знал. В это время Сергей Жаров ещё теснее сблизился со своим полковым священником отцом Михаилом Васильевым. Оба понимали, что Бог послал им испытания не зря, и они должны выйти из них с честью. Они вместе ходили за дровами, разводили костры между бараками, садились в круг с другими казаками и вели задушевные беседы на разные темы. Но, как правило, все разговоры сворачивали на еду: каждый вспоминал, что он ел на родине.

Продовольственный паек в лагере был ничтожный. Все жили впроголодь. Горячей воды не было. Нельзя было постирать белье. Стирали его в ручье, из которого строго-настрого было запрещено пить. Но пресной воды тоже катастрофически не хватало, и запрет нарушали — сначала у некоторых казаков начался понос, а потом и другие болезни. Многие завшивели. Совершенно не было мыла. Точнее, выдавали один килограмм на 25 человек в месяц. Если интернированный промок под дождём, то сушить одежду ему было негде. Приходилось ходить в мокром и ждать, пока она сама просохнет на теле.

Жаров вспоминал: «Бездеятельность, голод и бесцельность такой жизни меня толкнули на крайнее. Как-то французы, бывшие хозяевами лагеря, открыли для желающих казаков запись в Иностранный легион. Одним из немногих желающих оказался я. Мое решение вызвало большое смущение среди офицеров-однополчан. Меня всячески отговаривали от этого шага. Больше всего против моего решения был наш полковой священник.

“Зачем, — говорил он, — идти в Иностранный легион, подвергать себя опасности… умереть, за что? Только за то, что тебя приоденут и, может быть, лучше накормят? Снабдят какой-нибудь ничтожной суммой денег? Нет!”

Но мне надоело валяться в грязи, надоело голодать. Этому жалкому, недостойному существованию я предпочёл легион. Я был глух ко всем просьбам друзей не покидать их. И я остался верен своему решению.

Наутро я добрался до железнодорожной станции, откуда нашу партию добровольцев должны были отправить в Константинополь, а оттуда дальше, к конечной цели — Марокко. Я ждал состава поезда, назначенного на этот день.

Но судьбе было угодно решить иначе: по неизвестным причинам состав подан не был… Предостережение? Я задумался. Значит, не судьба! На следующий день я уже не пошёл больше на станцию.

Опять потекла беспросветная лагерная жизнь, без всякой личной инициативы».

Ко всем бедам добавилась холера, и французы оцепили лагерь карантинными постами.

В это время русский главнокомандующий барон П. Н. Врангель и французское правительство продолжали вести ожесточенные переговоры. Французы угрожали русским, что снимут их даже с ничтожного довольствия. Кормить 150 тысяч человек они не могли и предложили русским три выхода: возвращение в Совдепию; эмиграцию в Бразилию или Перу; жизнь на собственные средства. Барон Врангель понимал затруднительное положение Франции, но хотел, чтобы французы помогли ему с размещением русского воинского контингента в Сербии, Черногории, Румынии, Болгарии и Венгрии.

Пока шли переговоры, Жаров вставал каждый день в шесть часов утра и вместе с раздатчиками отправлялся за продуктами. В восемь часов начинался дележ еды по сотням — поровну, по справедливости.

Из воспоминаний Жарова:

«К разложенным в ряд порциям кто-нибудь из казаков становился спиной. Тогда другой казак по очереди дотрагивался до кучек.

“Кому?” — звучал вопрос.

“Давыдову, Шляхтину, Бажанову”, — отвечал повернутый спиной казак.

“Кому? Кому?” — неслось по всем баракам».

Появились первые трупы — жертвы холеры. Тут уж не обходилось без полкового священника и регента. Отпевание, как правило, было долгим и насколько возможно торжественным. И всегда заканчивалось казачьим гимном «Всколыхнулся, взволновался православный Тихий Дон…».

Эпидемия с каждым днем расширялась. Вот что писал в полковом рапорте врач Донского войска в конце декабря 1920 года: «Доношу, что по сие время в лагере Чилингир было восемнадцать случаев заболеваний, подозрительных по холере, из них семь смертных. Для заразных больных отведен отдельный сарай, который приспособляется, и туда сегодня будут переведены все подозрительные.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии