Сергей Михалков

А ведь он совершенно искренне сказал, что не терпит этого детского сюсюканья, пионерских костров, линеек и так далее. Но тем не менее он пишет для этих детей именно то, что им надо, то, что их интересует, то, что они любят, то, что они с удовольствием читают и заучивают И опять возникают две параллельные жизни: одна жизнь внешняя — с пожатием рук пионерам и с достаточно наигранным весельем, которое нравится секретарям обкомов, пионервожатым, директорам школ и так далее. А с другой стороны — глубинная реальная жизнь самого ребенка в нем, в нем самом, которому шесть, семь, восемь и так далее лет. С одной стороны — тот, кто на экране и на сцене декларирует свою любовь к детям, не испытывая ее в том виде, в каком он ее декларирует. А с другой стороны — человек, который реально знает, что такое дети, какие они, и реально понимает, что им надо. Потому что самому ему, как говорила мама всегда было 13 лет.

Н. М. Сто процентов людей, живущих сегодня, которым за 25 лет, воспитывались на твоих стихах. В чем феномен? Ну в чем он?

С. М. Хм. Если человек знает, в чем феномен, то он уже не писатель.

Н. М. Замечательно. Сколько у тебя внуков?

С. М. Ой, не знаю.

Н. М. А правнуков?

С. М. Ну, я точно не могу сказать.

Н. М. А ты следишь вот так вот, общим таким взглядом за семьей — кто? где? внуки? правнуки?

С. М. Внуки, правнуки — нет. Внуки — еще туда-сюда, еще меня интересуют, а вообще правнуки — нет. Я не люблю этих маленьких, которые… Я знаю, что они будут стариками… грязными… А я вообще стариков не люблю.

Н. М. Не любишь?

С. М. Не-а.

Н. М. Но себя ты стариком не чувствуешь?

С. М. А?

Н. М. А себя ты стариком не чувствуешь?

С. М. Нет, я себя стариком-то, может быть, иногда и чувствую… Но я стариков не люблю.

Вот это опять удивительно. Это удивительно — 90-летний человек, который совершенно искренне говорит, что он не любит стариков, у которых есть свои заботы, проблемы, жалобы и так далее, и так далее. Что это — цинизм, жестокосердие, провокация, ложь? Ни mo, ни другое, ни третье. Это совершенно искреннее осознание того, что, если он, 90-летний старик, умом и понимает тяжесть старости, внутри себя он-то ее не ощущает

АРТЕМ. Иногда он приезжал, он приезжал, и мы все, значит, внуки его, вокруг него становились и его всегда спрашивали: «Дадочка, дадочка, ты где был?». А он говорит: «А вам какое дело?»

АННА. Я помню, я к нему подошла и спросила: «Дадочка, скажи, пожалуйста, почему ты так редко к нам приезжаешь?» Он посмотрел на меня, посмотрел и сказал: «Чтоб вас поменьше видеть всех».

СТЕПАН. Не знаю, рассказывал ли мой отец эту историю, но когда родился мой первый ребенок, Саша, дочка, я весь в слезах приехал с утра к отцу, переполненный чувствами, что родилась дочь. Мы с отцом выпили по рюмке, он позвонил деду и говорит: «Ну что, я тебя поздравляю». Он говорит: «С чем?» «У тебя родилась… Прадед! Ты стал прадедом». Он говорит: «В каком смысле?» — «Ну, у Степана родилась дочь — моя внучка, твоя правнучка. Ты прадед». Он говорит: «Понятно. Ну а вообще какие новости?»

То есть он вот такой — но не потому что безразличный или что ему не радостно, — просто он такой человек. Он ребенок сам, до сих пор ребенком и остался.

АНДРОН. Вообще он к своим детям и к внукам относится как и ко всем любимым людям, но никогда не показывает свою любовь, свои чувства. Он бывает даже нарочито грубоват, нарочито снисходителен. Но только к близким людям. С людьми, к которым он относится не очень хорошо, он куда более вежлив и лицеприятен. Короче: если папа разговаривает грубовато — значит, у него хорошее настроение и он к тебе хорошо относится.