Сергей Иосифович Гессен

Годы в эмиграции (Берлин и затем вскоре Прага) до середины 30-х гг. стали трудным периодом в биографии философа. Жизнь в Праге не давала ощущения прочности положения, и эта материальная неопределенность лишала его возможности систематически работать над своими излюбленными темами – проблемой формирования личности, идущей от риккертианской теории ценностей, которую Гессен развил в стройную теорию своей «социальной педагогики», и проблемой развития правового государства, его судьбы в ходе исторического прогресса, а в связи с этой проблемой и вопросом о сущности права и его месте в истории человечества. Только переезд в Польшу в 1936 г. наконец позволил Гессену начать стабильную жизнь. Именно Польша стала для него второй отчизной. Этот недолгий период до начала Второй мировой войны станет для Гессена чрезвычайно плодотворным – ведь упомянутые выше темы разрабатывались им с величайшей тщательностью именно в эти годы. Конечно, педагогическая деятельность отнимала у Гессена много сил и времени. Но она же создала философу во всей Польше славу крупного ученого-педагога.

К сожалению, в Польше Гессен не нашел своего места как философ. Уже сложившаяся к приезду Гессена в Варшаву «львовско-варшавская школа», чисто аналитическая, программно-научная и совершенно чуждая всяческой метафизике, не была ему близка. Поэтому в философской среде Гессен остался одинокой фигурой. Его известность в Польше была высокой, научный авторитет его бесспорен, его любили и уважали коллеги и ученики, но в основном лишь как теоретика педагогики.

Страшным испытанием стали для Гессена годы войны. Он стоически переносил тяготы военного быта, постоянно работал, даже в какой-то мере свыкся с положением подпольного педагога – но к концу оккупации Польши его ждала новая трагедия: в огне Варшавского восстания погиб домашний архив Гессена с рукописями последних лет; погибла и верстка первого тома его новой книги, уже отданная в издательство[11].

С окончанием военных действий ситуация в Польше стала быстро изменяться. Наряду с началом реконструкции экономики, восстановлением лежавшей в руинах страны, пошел полным ходом и процесс ее «сталинизации». «Марксистский перелом в общественных науках» создал непереносимую интеллектуальную обстановку в университетских кругах. К 1949 г. профессор Т Котарбиньский, друг Гессена, уже не был ректором Лодзинского университета, где Гессен получил кафедру на факультете педагогики. Преподавание философии было вообще упразднено вплоть до формирования «марксистских философских кадров». Хотя Гессен работал на педагогическом факультете и непосредственно его эта чистка не коснулась, было ясно, что развитие событий неминуемо приведет и его к лишению кафедры.

В этих условиях для сохранения педагогической практики Гессен решил перейти преподавать русский язык на недавно открытом отделении русской словесности. Для студентов отделения его языковые лекции стали интереснейшей частью учебной программы. Понятно, что для такого эрудита, каким был Гессен во всех гуманитарных сферах, лингвистический анализ был поводом для увлекательных и блестящих экскурсов не только в философию языка, но и в историю философии, искусства, в историю культуры в целом. Он излагал материал так, как это делали, наверное, древние философы-грамматики. Те, кому посчастливилось слушать его лекции той поры, надолго сохранили их в своей памяти.

Но переход Гессена на русское отделение не уберег его от новых неприятностей. Так, в 1949 г. Комитет защиты мира организовал акцию «призыва» к ученым, имеющим широкий круг международных научных связей, вести на Западе пропаганду «мирной политики СССР». Активное проведение этой «акции» граничило с прямым шантажом. Но Гессен, несмотря на давление партийных активистов, отказался участвовать в этом унизительном фарсе. Еще одно тяжелое испытание ждало его на Всепольском педагогическом съезде: несправедливые нападки на «реакционного эмигранта» исходили от нескольких бывших его учеников.

Конечно, Гессена, как истинного философа, в этих тяжелых условиях спасала его неколебимая вера в смысл истории, уверенность в преходящем характере наступившей дикости. Но его сердце неумолимо слабело, и 2 мая 1950 г. С. И. Гессен скончался. Согласно его последней воле, он был похоронен с соблюдением православного обряда на Лодзинском православном кладбище. Похороны собрали на кладбище несколько сот человек. В лице Гессена преподаватели и студенты чтили не только русского педагога-эмигранта: это была явная антисталинская демонстрация. Над его гробом выступал друг покойного и его философский противник, профессор Котарбиньский. Свою речь он начал словами: «Нас оставил человек редкостного благородства, и большой мудрец…»

На кончину Гессена русская философская печать в эмиграции отозвалась рядом некрологов. Упомянем прежде всего полный теплых слов некролог о. В. Зеньковского[12]. Друг юности и соратник по «Логосу» Ф. А. Степун отозвался дружескими воспоминаниями ранних лет совместной работы по «Логосу»[13]. Затем наступило полоса долгого забвения…