Сергей Горбатов

«Эх, дитя неразумное! — думал он. — Так ведь и рвется в Горбатовское, а о том не думает, что может, вернувшись, уж не наверстает потерянного времени! Ведь так оно во всем мире водится… Помню, на моих глазах бывало еще и при Елизавете Петровне: уедет человек из Питера на короткое время, уедет себе в силе, в почете, а вернется — ничего прежнего нету… Добрые люди не упустили времени — наговорили… Государыня и глядеть не хочет, и приходится опять уезжать из Питера, только уж не по своей доброй воле, а неволею: делать-то здесь уже нечего… Ох, боюсь — того вот и жди, что и с нашим то же будет!..»

Но эти неясные опасения скоро уступили место другому чувству. Моське самому неудержимо, хоть на несколько деньков, хотелось теперь в Горбатовское, хотелось ему повидать и Марью Никитишну, и всех своих старинных приятелей; хотелось повидать княжну Татьяну Владимировну Пересветову, которую он в своих мыслях считал суженой «батюшки Сереженьки» и которую любил горячей отцовской любовью.

Хотелось ему и помолиться на могиле Бориса Григорьевича, хотелось подышать воздухом горбатовского дома, горбатовского парка… Совсем ему здесь не нравилось, в этом Царском Селе, где знойной летней порою так людно, и шумно, и пыльно…

И вот он мечтал о милом Горбатовском, когда в комнату поспешно вошел Сергей. Едва взглянув на взволнованное и смущенное лицо Сереженьки, карлик понял, что это неспроста, что решение принято, но какое? Здесь ли оставаться или ехать в Горбатовское?

— Собирайся, Степаныч, мигом собирайся… Уложи все вещи… Сейчас едем! — взволнованно сказал Сергей.

— Уж и сейчас! Что так скоро? Куда мы на ночь глядя поедем?! — изумленно запищал карлик. — Раньше двух ден никак нам, батюшка, в Горбатовское не выбраться, ведь кабы знать заранее, ну так оно, конечно, все бы подготовить можно было, а теперь и то, и другое, и третье надобно…

— Да не в Горбатовское! Не в Горбатовское, Степаныч — совсем другое!.. — перебил его Сергей. — Не отпускают меня в Горбатовское. А вишь ты, в один день я должен собраться и послезавтра утром заграницу еду… В Париж!..

Карлик всплеснул руками, вытаращил глаза да так и остался.

— Что же это?! — наконец, завопил он. — Что за напасти?! Зачем такое — заграницу?! Зачем к басурманам?! И как же теперь матушка?! И опять, княжна наша? Что же это, Сереженька, али ты путаешь меня, голубчик?.. Не томи, скажи правду!..

— Правду и говорю, Степаныч, сам не рад, да что же делать… Дорогою расскажу, а теперь ступай скорее, распорядись лошадьми да призови камер-лакея, чтобы вещи укладывал!

Но карлик не слышал приказания господина. Он все еще стоял, состроив самую жалкую, испуганную мину, и никак не мог примириться с этим нежданным и возмутительным для него известием.

«В Париж! В Париж-таки! Басурманская трещотка, французишка треклятый торжествовать будет! В Париж, это на погибель-то! Господи не попусти! Господи помилуй!..»

— Да очнись, Степаныч, что с тобой?! — говорил Сергей. — Слышишь, нечего терять времени, мне еще столько дела… Не знаю, как и справлюсь. Да уж и ты не ленись — отдохнешь в Горбатовском, когда меня проводишь.

— Что?! — завизжал карлик, — в Горбатовском?! — Это чтобы я отпустил тебя к басурманам одного-то? Нет, уж это как твоей милости угодно, а такого дела не будет. Да и Марья Никитишна как собаку меня из Горбатовского выгонит, коли узнает, что я отпустил тебя!..

— Неужто ты и заграницу со мной? — улыбаясь сказал Сергей. — Я так думал, сам не поедешь… И ты хорошенько об этом подумай, ведь это не то, что в Питере: и жизни не рад будешь!..

— Нечего мне тут и думать! Коли ты в пекло лезешь, так и я за тобою! — проворчал карлик и, наконец, пошел распоряжаться лошадьми.

Дорогой были решены все вопросы.

Из откровенного рассказа Сергея карлик убедился, что Сереженьку винить нечего, что эта ужасная поездка решилась не по его воле, а сама судьба подшутила. Но хотя и понимал карлик, что винить некого, а все ж таки винил одного человека.

«Добился своего, анафемская трещотка, — шептал он про себя, съежившись как маленькая обезьянка в углу кареты. — Добился-таки, понадобилась, видно, тебе погибель дитяти… Ну, да посмотрим еще… Глаз с него теперь спускать не буду… Ох, тяжкие времена!..»

И он то и дело ерзал на своем месте, не в силах будучи подавить волнения и злобного чувства, которое поднимала в нем мысль о том, что вот теперь Рено торжествовать будет.

По приезде в Петербург он поскорее прошел в свою комнатку, чтобы не быть свидетелем радости и торжества француза.

И он был прав.

Рено, узнав от Сергея о внезапном решении и их предстоящей скорой поездке в Париж, чуть с ума не сошел от радости, даже позабыл свою сильную головную боль, которая его мучила в последние дни. Он бросился обнимать Сергея, смеялся, хлопал в ладоши. Ведь он уже совсем отказался от своих заветных планов и томился в тоске и бездействии, с каждым днем убеждаясь, что Сергея ожидает непредвиденная им и опасная карьера, что он надолго связан с Петербургом. И вдруг такое счастье!..