Сергей Фудель

В марте 1938 года Сергей Фудель устроился в Загорске бухгалтером на местном заводе; на участке дочерей Льва Тихомирова удалось построить домик. В это строительство были вложены все средства, по копейке собранные друзьями и вырученные от продажи старинной мебели. Все дома, и квартиры, и комнаты, и углы до сих пор в его жизни были временными пристанищами между тюрьмами и ссылками. Несмотря на это, Фудель надеялся, что все же обретет семейный приют, построит родовое гнездо, которое оставит детям. «Домик вышел уютным, чистым, в нем стоял свежий запах сосны, краски и пирогов — предстояло отпраздновать новоселье»[200]. Но накануне намечавшегося семейного торжества, в ночь на Успенье 1938 года дом, вследствие случайной неосторожности с огнем, сгорел дотла. «То, что не смогли истребить лагеря, конвои и допросы, едва не погубило это немыслимое крушение уже вроде бы осуществленного домашнего очага. Я помню зарево до самых звезд, обугленные кроны лип и безумное обожженное лицо отца. В одной рубахе, оборванный и страшный, он воздел руки в багровое небо и крикнул: “Бери, бери все!”»[201]

Все же через год, в канун войны, он построил другой дом на окраине Загорска — в районе Козьей Горки, возле железной дороги на Александров и неподалеку от Черниговского скита. За домом начинались леса, которые шли на север. Через этот дом проходила русская катакомбная Церковь — затравленные, обложенные кругом священники, их жены и дети. В этом доме, который так и не успели утеплить, временами жили выдающиеся, многими любимые священники — духовник семьи Фуделей архимандрит Серафим (Битюгов), отец Владимир Криволуцкий, отец Петр Шипков, отец Алексий Габрияник. Имена иных гостей были неведомы даже детям Фуделя, ибо действовало твердое правило у опальных людей — своих детей в опасные дела не втягивать, не называть фамилий, не рассказывать о судьбах тех, кто появлялся и пропадал в ночи. Люди, приходившие в дом на Козьей Горке, совершали тайные богослужения, и в этой «катакомбе» многие из них получали последнюю возможность подготовиться к лагерным страданиям и мученической смерти.

Отец Серафим, летом 1939 года освятивший этот дом, а впоследствии проживший в нем около года, звал к подвигу веры, учил твердой жизни в ней, и подле него Сергей Фудель чувствовал в себе силу и решимость. «Около тепла святой души тает лед сердца. Мне трудно в каком‑то смысле быть рядом со старцем, и в то же время около него я снова точно в материнском лоне.<…>Бесконечность человеческой заботы о всяком, кто к нему подходит или кто нуждается в духовной помощи, в сочетании с уже не человеческой, но сверхъестественной силой иного, духовного зрения»[202] — так, много лет спустя, Фудель описывал открывшееся ему в предвоенное время в Загорске особое обаяние своего духовного отца. «Совершая богослужение в своих “катакомбах”», батюшка выполнял какую‑то большую историческую миссию: «“он охранял чистоту православия”<… >он не выжидал, а творил, он трудился не для этой только узкой группы людей, которые могли видеться с ним в этих условиях, но для Церкви, для будущего»[203], — писала другая его духовная дочь.

Торжественно и спокойно стоя перед образом Божией Матери, архимандрит Серафим иногда совершал ночные службы в крошечной комнатке на Парковой улице шепотом, по памяти, вспоминала более чем через полвека дочь Фуделя Мария. «Окна были наглухо закрыты, огонек едва мерцал.<…>Пели выгнанные из монастырей инокини, а среди них наши родители и няня (инокиня Матрона). Иногда увлекались и начинали петь уже вполголоса. Очень красиво пели, а потом кто‑то спохватывался и останавливал остальных. И опять шепот. Время от времени кто‑нибудь подходил к выходной двери и прислушивался, затем, вернувшись, подавал знак, что все спокойно, и служба продолжалась»[204]. Молясь, отец Серафим порой крестил кого‑то в пространстве перед собой, посылая свое благословение отсутствующему духовному чаду, а иногда вдруг замолкал надолго… «И мы молчим и ждем, зная, что его молитва именно сейчас не молчит, но кричит к Богу.<… >С ним нам могло быть, так сказать, неудобно молиться, так же “неудобно”, как не умеющим плавать идти за умеющим в глубокую воду»[205], — писал об этих службах хозяин дома, где они совершались, — Сергей Фудель.