Сергей Фудель

Нельзя недооценивать значение воздержания, которое освобождает душу от неестественного рабства страстей, чтобы идти за Богом, а тело делает достойным вечности. Однако всякая ненависть к телесной стороне жизни человека чужда пути Отцов, устремленному к воскресению во плоти. Духовность — это не презрение к телу, а преображение всего человека Духом Божиим. Неизменным святоотеческим принципом было и остается подчинение телесного подвига (пост, ограничение сна, отказ от комфорта), помогающего в борьбе с телесными страстями, — «внутреннему деланию», то есть освобождению от душевных пороков, ибо лишь «очищение души может надежно изгнать не только душевные, но и телесные страсти» [314].

Говоря словами древних и позднейших Отцов о посте, о послушании, терпении, смирении, памяти о грехах, Фудель возвращает читателю подлинный, первоначальный смысл этих аскетических понятий, который порой кажется как будто стершимся от долгого и не всегда верного употребления. Вместе с тем ценность этих и всех других аскетических добродетелей относительна: нельзя забывать, что целью всякого подвижничества является обретение совершенной любви. «Ведь на суде Божием с нас не спросят, постились ли мы, молились ли, но только — любили ли мы? Так как этот вопрос все включает, и это будет Страшный суд любви» [315]. Любовь к людям не поддается фальсификации, она требует идти на жертвенный путь креста, забыть о себе и искать в людях Бога. И именно она удостоверяет, что воздержание и молитва действительно приближают нас к Богу. Как бы далеко мы ни отстояли от завершения пути Отцов, озарения святых помогают не сбиться с дороги.

Приложение «О жизни в миру», которым завершается книга «Путь Отцов», посвящено развитию темы «монастыря в миру», воспринятой Фуделем от отца Валентина Свенцицкого, с которым он разделял заключение в Бутырской тюрьме в 1922 году, а тремя годами позже встречался в Москве, когда оба вернулись из ссылки: Свенцицкий — из Пенджикента, а Фудель — из Зырянского края. В этот, последний и недолгий московский период [316]отец Валентин проповедовал, что новая эпоха гонений на Церковь настоятельно требует создания «невидимого монастыря в миру<…>, дабы те побуждения, которые влекли людей в монастырь, нашли себе удовлетворение здесь, в миру, ввиду невозможности уйти за каменные монастырские стены.<… >Человек<…>, и не уходя из мира, должен идти по пути такого же внутреннего делания, которым шли люди в условиях прежней монастырской жизни» [317]. По воспоминаниям Фуделя, горячая проповедь отца Валентина в это время побудила многих стать на путь молитвенного подвига, искать непрестанного горения духа. «Молитва, — говорил он, — воздвигнет стены вокруг вашего монастыря в миру» [318].

Впрочем, Свенцицкий не проповедовал чего-либо по существу нового: идея «монастыря в миру» имела широкое хождение в Русской Церкви в начале XX века и связывалась также с именами глубоко почитаемых московских протоиереев Валентина Амфитеатрова (t 1908) и Алексия Мечёва.

Продолжая эти мысли, Фудель утверждал, что следование евангельскому учению Отцов в современной мирской жизни есть единственный реальный способ сохранения христианской веры в обезбоженном окружении. «Христианский путь в истории всегда знал и знает, как охранять свою верность Богу, не уходя из мира.<…>Монастырь в миру есть борьба со своим обмирщением.<…>Он есть сокровенная духовная жизнь» [319]. И эта жизнь духа должна быть тем более напряженной, что теперь нет больше возможности укрыться за высокими стенами, отгораживавшими монастырь от тления, господствующего в мире.

Сила Божия способна преобразить в домашнюю церковь обычную мирскую или семейную жизнь. И в этом — «великая радость всеобъемлющей полноты христианства. Вся широта жизни умещается на его узком пути. Кто был членами Апостольской Церкви, теми, которым апостол говорил: “Вы храм Божий, и Дух Божий живет в вас” (1 Кор. 3, 16)? Монахи ли в длинных черных одеждах и с четками в руках? Это были все: и жены, и мужья, и девствующие, и находящиеся в браке, не знавшие еще ни четок, ни даже наших икон и воздевавшие свои чистые руки к Тому, Кто судит намерения сердечные, а не одежду.<…>Все сводится к любящей вере, — к вере, действующей любовью, которая делает и людей, живущих в мире, чуждыми мира и перемещающими себя в Божественный мир.<…>Для этих людей и невозможное делается возможным, и далекое Царство Божие — близким и радостным огнем. Когда я знаю, что были или есть такие люди, тогда и моя жизнь становится мне легка и благословенна, и, слыша прощение Божие, неудержимо идешь по этой земле, как по земле святой» [320].