Несомненно, в тюремном застенке богослужение не было привычной данью обряду. Было единство устремления людей к Богу, и было двое священников, у кого это устремление ощущалось особенно ярко. Сергей Фудель вспоминал отца Валентина Свенцицкого, в ком чувствовалась мощь духовного борца, находящегося в смертельной схватке. «Он был именно устремлен ко Христу: наверное, и он увидел Его где-то, может быть тоже на пути, и эта устремленность устремляла других» [143]. Дань памяти отдал Фудель и другому батюшке из первых своих Бутырок — отцу Василию Перебаскину, простому вятскому попу, говорившему просто, грубо, но безошибочно попадая собеседнику в душу.
По вечерам служили всенощную. «Камера освещена пыльной лампочкой; кругом постели, обувь, чайники, “параша”, тяжелый воздух ночлежки — все здесь непохоже на привычное в долгих веках благолепие храма, где и стены помогают молиться. Здесь надо ничего не видеть, кроме маленького столика в простенке с горящей на нем свечой» [144]. Как благодарен был С. И. Фудель тихому вятскому авве — за его красивый мягкий тенор, за поющее счастливое лицо, за спокойные ласковые глаза, за то, что и в темной пыльной камере он учил своих сотоварищей идти по узкому Христову пути.
В Бутырках Сергей Фудель пробыл до ноября 1922 года. Утром, просыпаясь на рассвете и видя одну и ту же пыльную лампочку, которая, согласно тюремным правилам, горела всю ночь, он наблюдал, как поднимаются со своих постелей два священника, отец Валентин и отец Василий. «Вдруг стену внутреннего холода пробивает, как луч, теплая победоносная мысль: да ведь сегодня будут служить литургию! Сегодня там, на маленьком столике у окна, опять загорится огонь, и через все стены и холод опять поднимется за всех людей, за всю страдающую землю жестяная тюремная чаша» [145].
Ни на одном из трех допросов Сергей Фудель так и не дал «признательных показаний». На вопрос о политических убеждениях отвечал: «Православный» [146]. По поводу обнаружения в квартире экземпляров послания митрополита Агафангела — «сказать ничего не могу». В организациях политического характера — «не состоял и не состою». Кто принес «воззвания» — «не знаю» [147]. Лицо, предупредившее об аресте, — «называть отказываюсь» [148]. Попытку арестованной на Лубянке после допроса 12 августа 1922 года сестры Марии [149]взять на себя ответственность за появление посланий в арбатской квартире [150]Сергей решительно отвергает, как на собственном допросе, так и на очной ставке с сестрою [151]: «Показания, данные моей сестрой по этому поводу, считаю неправильными, так как послания вряд ли ей кто-либо мог передать ввиду ее малоизвестности в религиозном мире» [152]. На допросе «Фудель отказался указать ту нелегальную типографию, где эти воззвания печатались» [153]. Заявленное по итогам предварительного следствия дело о «контрреволюционной] организации, противодействующей в контрреволюционных] целях нормальной деятельности РСФСР» [154]явно не клеилось, а «лепить» такие дела из воздуха
Протокол допроса М. И. Фудель от 12 августа 1922 г.
Протокол допроса М. И. Фудель от 12 августа 1922 г.
Протокол допроса М. И. Фудель от 12 августа 1922 г.
Протокол допроса М. И. Фудель от 12 августа 1922 г.
Заключение по делу М. И. Фудель. 23 ноября 1922 г.
Выписка из протокола заседания Комиссии НКВД по административным высылкам от 25 ноября 1922 г.
Выписка из протокола заседания Комиссии НКВД по административным высылкам от 25 ноября 1922 г.
Выписка из протокола заседания Комиссии НКВД по административным высылкам от 9 декабря 1922 г.
Заключение по делу М. И. Фудель. 3 апреля 1997 г.