Сергеев и городок

В числе прочих заводской комсомол отрядил на стройку совсем еще зеленого тогда Сергеева. Выпало ему кочегарить в котельной на пару с опытным рабочим Бляблиным. Дело было зимой, в январе. В ясные морозные дни и вьюжными ночами трещали в топках древесные бревешки — вчерашние елки да березы, повырубленные строителями. Жаром пышели трубы, дрожали от бежавшего по ним кипятка. Хорошо быть кочегаром: знай подкидывай в топку да приглядывай за манометром. А большую часть времени можно лежать на теплом котле и фантазировать. Сергеев мысленно пристраивал к котельной просторные корпуса — дворцы детских радостей с бассейнами и солнечными верандами. Туда по трубам бежала вода, горячая, как молодая кровь. Котельная оставалась живым сердцем детского городка. Сергеев, заслуженный старик, похаживал в ее святая Святых, пошевеливал задвижками. В дверях появлялись пионеры и робели, почтительно салютуя. Он с важным видом врал им про то, как когда-то, не боясь лишений, они с покойным Бляблиным... стояли у каких-то истоков... Эх, надо отлить... Сергеев нехотя сползал с котла, накидывал телогрейку и шел «на двор», к трубе. Ночной мороз ошпаривал причинное место, остужал голову. Лес трещал, но не от огня, а от холода, а может быть, то кабан пробирался, обламывая стылые ветки. Сергееву, делавшему свое одинокое дело, становилось грустно. Он поднимал голову, как собака, собирающаяся завыть, а там, в вышине, из далекого жерла трубы прямо к звездам отлетали белые клубы дыма — душами новопреставленных поленьев...

Но однажды при подобных романтических обстоятельствах с Сергеевым приключился небольшой конфуз. Он справлял в потемках малую нужду, когда внезапно неподалеку раздались скрип снега и звук, похожий на хрюканье... Кабан?! Парень похолодел от страха. Невооруженный, со спадающими штанами, он, конечно, имел мало средств к обороне. Что было делать? Собравшись с духом, Сергеев крикнул во тьму:

— Кышь!.. Пошел!

Ответом ему был... человечий хрипловатый голос:

— Э-хе-хе... Не боись... свои идут.

И снова хрюкающий кашель, завершившийся плевком.

Сергеев вгляделся:

— Ты, что ли, Паук?... А я подумал, кабан. Чуть не обделался!

— Кабан... хе-хе... нужон ты ему!

Паук захлопал лыжами по твердому месту:

— Здорово, малый!.. Супонь-то подбери, отморозишь.

— Я еще не... ты меня спугнул... — Сергеев повернулся к старику спиной. — А ты что это по ночам шарахаешься?

— Дак... не успел засветло. Вишь, зайчика добыл.

Заяц действительно был привязан у него к поясу.

— К вам иду погреться... У меня-то нетоплено.

В котельной они вместе с Бляблиным посмеялись забавному происшествию. Покурили: Бляблин похвалил зайца.

— Хорош заяц, — сказал он. Потом раздумчиво добавил: — Обмыть бы его надо... слышь, дед?

— Устал я, — ответил Паук — Мне еще печку топить... А вам налью, так и быть, если пацана командируешь.

— Пойдешь? — спросил Бляблин у Сергеева.

— Конечно, пойду, — ответил парень с готовностью, потому что был рад любому, даже маленькому приключению.

Так он отправился со стариком в экспедицию за самогоном.

Нежилая деревня зимней ночью выглядит таинственно и пугающе. Ни собачьего взбреха, ни дымка над крышами, ни огонька за ставнями. А кому ни света, ни тепла не требуется? Известно, кому — только покойникам. Выбьешь дверь в избу, а там по лавкам мертвяки мороженые, крысами объеденные. Или посередь горницы удавленник висит, языком дразнится... Лезет в голову чертовщина, особенно если голова молода, глупа и охоча до выдумок.

Взошли они на Паутино крыльцо, обмахнули веником валенки. В сенях дед затеплил керосинку.

— Ладно, — сказал он. — Давай свою посуду.

Но Сергеев замялся:

— Погоди... Хочешь, помогу тебе печку растопить?

Дед усмехнулся:

— А смогёшь?

— Я же истопник, — обиделся парень.

— Да какой ты на хрен истопник... —- проворчал Паук. Однако согласился: — Ладно уж. Иди в сарай за полешками.

Растопили они печку, пошло по домику тепло, и Сергееву вовсе расхотелось возвращаться в котельную. Старик скинул, наконец, тулуп и переобулся в домашние валенки. Он набулькал «свово» в принесенную Сергеевым банку.

— На, вот.. — он поставил банку перед парнем. — И ступай... Смотри, не спотыкнись дорогой.

Но Сергеев все медлил. Он поглядел в окошко, словно крашенное черной тушью.

— Дед... — спросил он.

— Ну?

— Тебе не бывает тут страшно... одному?

Паук покачал головой:

— Дак... Кого же мне бояться? У меня в одном стволе завсегда волчий патрон припасен. Если какой шатун заявится, угощу неслабо... — он усмехнулся. — У меня в голове дырка еще с фронта и белый билет — убью, и ничего мне не будет.

Дед щелкнул толстым ногтем по банке:

— Раньше боялся насчет самогона. Я за энто дело еще при Сталине сидел. А теперь ничего — послабже прижимают...

— Понятно... — Сергеев не то хотел услышать. — А мне что-то боязно через твою деревню возвращаться. Идешь, как по кладбищу...

— Ах вон ты чего... Бояться тут нечего, но твоя правда... кладбище и есть.

Парень, наконец, набрался нахальства и спросил напрямую:

— Ты это, Паук... Может, плеснешь мне на дорожку?