Сережик

Еще мы ходили в парк, там иногда играл духовой оркестр, и как-то к нам подсел старичок. Он был маленького роста, с густыми усами, в кепке на лысой голове. Кепка напоминала аэродром для игрушечных вертолетиков. Старичок был одним из многочисленных отдыхающих, хорошо говорил по-русски. Наверное, он был азербайджанцем. А Маро была женщиной в расцвете сил и обладала всеми прелестями, которые нравятся кавказским мужчинам. Она начала кокетничать с ним. Старичок сказал, что живет в Кировабаде. Когда он узнал, что Маро не замужем – он спросил об этом в первый же день, – это его окончательно подкосило. Как выяснилось, у него несколько лет как умерла жена. И он искал себе спутницу жизни.

Маро с ним флиртовала по полной и говорила мне, что если об этом узнает Гуго, то повесит ее. Я понимающе кивал, мол, я уже взрослый и все соображаю. Мужичок-старичок приходил к нам домой на чай, приносил сладости, был мил. Он говорил, что у Маро очень красивые волосы. Маро протестовала, откидывая густую, черную как смоль шевелюру за плечи, и прибавляла, что это не единственное ее достоинство. Старичок же шутил, что при ребенке он не может перечислить все ее прелести. Мы смеялись, нам было весело.

Иногда после процедур я оставался в парке посидеть на скамейке. А Маро со своим кавалером хромала по аллее. Мужичку было примерно за семьдесят, но он жрал Маро взглядом, и я понимал, что в его случае возраст – не помеха. Маро тоже удивлялась.

– Ты смотри, а! Старый хрыч, а ведет себя как мальчик. Если бы не мой Гуго, я бы ему показала, где раки зимуют, – говорила она, и мы смеялись.

Я представлял, что бы с ним сделала Маро.

Как-то она вернулась из магазина и пожаловалась, что как дура пошла с ним одна, без меня. Так он ее ущипнул за попу при людях.

– Я чуть в землю не провалилась, он хотел меня обнять!

Она говорила это вроде бы раздраженно, но было видно, что ей это нравится.

Она очень любила флиртовать, и за это мама часто называла ее при мне шлюхой. Мне это ужасно не нравилось – ровно так же, как когда Маро называла маму селедкой ереванской. Но я молчал. Только когда мне было лет тридцать, я сказал обеим: «Вы меня заебали!»

Как-то вечером мы с Маро сидели и пили чай, старичок-бодрячок уже ушел, и мы собирались ложиться, но не тут-то было: в открытую форточку вдруг с ором ворвались две кошки. Они пролетели по серванту – слоники оказались на полу, – оттуда через телевизор на стол, и кошка выпрыгнула обратно в форточку. А кот сделал кульбит, на лету кончил Маро на свитер и выскочил следом за своей любовью. Это все сопровождалось истошным визгом, как будто резали сразу всех детей на свете или жарили заживо всех свиней в аду. К нам влетела хозяйка и не узнала ни нас, ни свою комнату. Все, что возможно было уронить и разбить, валялось на полу, даже чайник с кипятком, который стоял на столе, теперь лежал под ним. Маро же сидела в черном свитере с белой кляксой кошачьей спермы. Хозяйка схватила веник и выбежала во двор, как будто она могла найти этих хулиганов. А мы сидели после шокотерапии, открыв рты. Маро с отвращением посмотрела на свой свитер и прошипела:

– Это еще что такое? – а потом поняла и уже сквозь смех до слез еле выговорила: – Вот теперь Гуго меня точно повесит!

Мы взорвались.

Я никогда не понимал, почему у кошек секс всегда начинается и кончается войной. В живой природе, по-моему, больше такого нет. Все от этого вроде получают удовольствие, а кошки готовы друг друга искалечить.

Настал последний день. Старичок-бодрячок проводил нас до вокзала, он нес все наши чемоданы, сумки, рюкзаки, кошелки. Когда приползла гигантская зеленая гусеница под названием «поезд», старичок пожал нам руки. На Маро он смотрел, как герой индийского фильма. Не хватало только, чтобы он запел, а Маро, хромая, станцевала босиком на перроне. Было смешно и грустно. Я вспомнил Линду из больницы. Мы вошли в гусеницу. И поползли в ней обратно.

Маро посмотрела на меня, и мы поняли, что думаем одно и то же: как хорошо, что Мамикон не с нами!

Как-то, когда Маро уже была очень старая, я привез ее на нашу дачу. Она любила проводить время на природе и есть абрикосы прямо с дерева. Возвращаюсь утром и вижу, что наши ворота открыты настежь. Я испугался, кинулся бегом на веранду, толкнул входную дверь – она спокойно проскрипела и открылась. Из спальни раздавался мирный храп Маро, она спала себе и не знала даже, что я вошел. Я ее разбудил и сердито сказал:

– А если бы это был не я? Ты что, с ума сошла на старости лет? Как можно спать с открытыми дверьми?!

– Эх, Серёжик! В моем возрасте, что бы со мной ни сделали, – все к добру.

Мы долго смеялись.

Гуго

У Маро был постоянный любовник. Его звали Гуго. Тот самый, про которого я уже говорил. Думаю, другие со временем постепенно рассосались, а он остался с ней на всю жизнь. Это был высокий, красивый, лысый мужественный человек. Мама всегда удивлялась: что он в этой уродке нашел? Маро говорила, что та ей завидует, что ее, Маро, любят, а селедку, мою мать – нет.

Папа уже закрыл глаза на похождения сестры, тем более что Гуго был его другом детства.