Серенада антенных полей

Небо вспыхнуло молнией и прокашлялось громом. В желтой вспышке небесного разряда электричества стали видны большие тугие капли, несущиеся к земле армадой завоевателей, и черная скорченная тень, стремительно надвигающаяся на землю.

– Берегись! – рявкнул Покшин, заметив опасность.

Но парализованный Неопознанный Летающий Объект впечатался в землю в заметном отдалении от людей и породил скрежет, похожий на тяжелый стон больного человека, добравшегося до постели.

– Ты, надеюсь, камеры отключил? – спросил Крапивин, включая резак и направляя его на деформированный люк.

– Первым делом. Ты же никогда этого не делаешь.

– Помоги! Чего столом стоишь?

Покшин впился резаком в другой бок люка.

На землю стекал расплавленный металл. Луч чертил на обивке прямоугольную пентаграмму.

Хохотал гром, подбрасывая в топку молнии. Люк заскрежетал и вывалился.

– Поползли.

Крапивин перекрестился, уповая на то, что пока они будут внутри, антенны не притянут с небес новую инопланетную дрянь, которая погребет их под своими обломками. Хоть лезть было и опасно, но он вынужден был рисковать. За любую безделушку, отрезанную от этой машины, на черном рынке (черном не в смысле принадлежности торговцев к кавказским народностям, а в значении незаконности торговых операций) заплатят до тысячи евриков, а если найдется что-нибудь крупное, то тут и на десять тысяч рассчитывать можно. Что значат его двести евриков зарплаты наблюдателя на секретном правительственном объекте, замаскированном под дачный поселок, по сравнению с десятью тысячами стабильного месячного улова.

Крапивин включил фонарик и нырнул в брюхо самолета. Покшин последовал за ним. Он не шибко доверял компаньону и не собирался оставлять его одного, боясь, что тайком он спильнет что-нибудь особо ценное.

Небо зашлось смехом молний, и в их вспышках Крапивин сумел разглядеть, что пол накрененного на левый бок самолета завален каким-то хламом, из-под которого выглядывали человеческие ноги, обутые в сапоги военного образца, и рука, вцепившаяся в пистолет. Лица не было. Оно было раздавлено каким-то ящиком.

Упираясь в потолок и стены, компаньоны пробрались глубже, осматриваясь по сторонам в поисках чего-нибудь интересного на продажу.

– Глянь в кабину! – приказал Крапивин.

И Пошлин стал пробираться в нос корабля.

Крапивин последовал в сторону хвоста, отмечая про себя необычность внутреннего убранства самолета. Хотя может это самолет какого-нибудь исторического клуба или полоумного коллекционера. По мнению Крапивина, только полоумный коллекционер может додуматься коллекционировать самолеты и пинбольные автоматы.

Пол был завален покореженным железом, обломками деревянных ящиков, битыми стеклами, от которых струился винный душок, и бумагами, залитыми дождевыми струями, хлеставшими в бортовую брешь, расползшуюся на месте люка.

Пространство задрожало грохотом грома.

Метнулись по полю молнии, будто играли в догонялки с ветром.

Самолет завибрировал, и в двух шагах от Крапивина с пола донесся слабый стон. Крапивин скользнул фонариком по полу и сразу нашел источник стенаний. Худой мужчина с большими печальными глазами в военной форме и в очках с растрескавшимся правым стеклом лежал на полу, придавленный деревянным ящиком, заполненным битыми бутылками, и контрабасом в расколотом футляре. Военная форма на мужчине хоть и была американской, но совсем не походила на обмундирование современного штатовского военнослужащего. Крапивин поискал в памяти нужную ассоциацию и понял, что форма эта напоминает ему о Второй Мировой Войне, как и сам самолет. А лицо американца, пребывавшего в забытьи, было до скрежета зубов знакомо Крапивину.

– У меня тут одни дохляки! Двое! В белых шарфах! Тебе снять?! – раздался позади истошный ор Покшина, прорвавшийся сквозь паузу между раскатами грома.

– Дуй сюда! У меня раненый! – прокричал Крапивин, склоняясь к худощавому мужчине.

От звуков человеческих голосов американец открыл мутные глаза и уставился на Крапивина, который разгребал курган, образовавшийся в результате аварии над телом.

– Кто вы? – слабым голосом по-английски спросил мужчина.

Крапивин понимал английский. Ни в школе, ни в институте он не смог выучить этот язык, оказавшийся для него Мамаевым курганом. Помогло увлечение музыкой. Крапивин заядлым меломаном стал лишь к первому курсу филологического, а к пятому по текстам «Led Zeppelin», «QUEEN», «Pink Floyd», «The Beatles», «De Phazz» в английском языке чувствовал себя также свободно, как чайка по имени Ливингстон в высоких слоях облаков.

– Что он там квакает? – спросил подоспевший Покшин.

Молния очертила его лицо. Выглядело оно удрученным.

– Заткнись! А! – по-русски бросил Покшину Крапивин, а американцу, выглядевшему очень знакомым, представился: – Олег Крапивин.

– Вы русский? – удивился американец и скривился от боли, схватившись за бок, где чернело, высвеченное фонарем, кровавое пятно.

– Русский! Русский! – обрадовано закивал головой Покшин, разобравший последнюю реплику незнакомца.

– А я американец! Америка – Советы – дружба! – застонал мужчина, закатив глаза.