Денис увесь трусився — з напруження, зо злостi. Тепер вiн знає, хто конi бере. То догадурався, а тепер i побачив. А, злодiю, коноводе, харцизе проклятий! Не минеш ти тепер Денисових рук!..
Денис повiдв'язував конi й повiв їх з яру…
Була ще нiч, як вiн уїхав у двiр до кума Терешка й постукав до його в темне вiконце:
— А вийди лиш, куме, сюди! Пiзнавши Тонконоженко голос, зараз вийшов. Перед дверима стояв Денис i держав пару коней.
— А що це?
— Твої конi.
— Ой! Та ну?
— Дивись!
Тонконоженко кинувсь до коней i хазяйським оком зараз же пiзнав їх, хоч i в темрявi.
— Та як же то? Нiчого не розберу.
— Замкни конi в повiтку, та ходiм у хату, то розкажу.
Дочувшися Тонконоженко, як усе сталося, i радiв поверненим коням, i трохи боявся: а що, як це знахаря розгнiває?.. А як Денис сказав, що вiн хоче направити врядника на Романа, то вiн i зовсiм перелякався:
— Ой куме, не роби цього! Хiба ж ти не знаєш того Гострогляда? Та 'дже всi люди кажуть, що його не можна займати, бо як схоче, то таке поробить чоловiковi, що й жити не дасть. Кажуть, хворобу насилає i на товар моровицю.
Денис почав сперечатися. Адже тут нема нiякої нечистої сили. Певне, знахар у спiлцi з коноводами. Дiло звичайне, людське.
Та кум нiяк того не слухав. Нехай там i людське дiло, та знахар має нелюдську силу.
Щоб не сперечатися бiльше, Денис замовк. Вiн заночував у кума, а вранцi вернувся додому.
Було свято. Домаха пiшла до церкви. Мати поралась бiля печi, батько й Зiнько були в хатi.
— От, тату, викохали синочка-коновода! — озвався Денис до батька.
Старий мов здригнувся:
— Що ти кажеш, Денисе? Про кого це ти кажеш?
— Про кого ж я казатиму, як не про те ледащо, злодюгу клятого! — злiсно вiдповiв Денис, роздягаючися i сердито кидаючи чумарку на пiл.
— Не лютуй, а краще до ладу розкажи! — звелiв батько.
Денис почав розказувати. Вiн i поперед сього ще думав на Романа. Та що ж? Не можна було довiдатись. А от тепер уже довiдавсь… I вiн поряду оповiдав усю подiю.
А старий Сиваш слухав, похилившись кiнець столу, про свою ганьбу вiд рiдного сина та й не помiчав за великим смутком, що пекучi сльози котилися йому по обличчю, по бородi й падали великими ясними краплями на спрацьованi почорнiлi руки.
Дожився! Хiба вiн того сподiвався, того дожидав? На старiсть йому сиву голову таким соромом син покрив, перед усiма людьми i його, i ввесь рiд iзганьбив!.. Нiколи цього не було, щоб iз-помiж Сивашiв злодiї були. А отже…
Мати стояла бiля печi, прихилившися в кутку до рогачiв, та й собi втирала сльози. Зiнько сидiв такий, як перед смертю. Тяжка хмара налягла на всю сiм'ю.
А Денис усе оповiдав, не помiчаючи того нiчого, розпалений своїм оповiданням, згадкою про вiдбуту боротьбу. Вiн доказав i змовк, i всi мовчали. Тiльки материне хлипання чути було серед тишi. А Денис, незважаючи на те, правив своє:
— Цього не можна так попустити. Це вiн i далi буде все село грабувати та й нас. Я пiду у волость. Хай їдуть у город та щоб там забрали його до тюрми.
— Денисе, чи ти розуму не згубив? — понуро спитав батько.
— Чого б я розум iзгубив?.. А що. ж я — подарую йому троє коней, чи як?
— Ех ти, безсоромний, безсоромний! — гiрко й докiрливо промовив батько тихим голосом, що ще тремтiв од недавнiх слiз. — Дак ти пiдеш ото самого себе поганити, людям розказувати, що Сивашi злодiї?
— Та це ви через те так кажете, що ви вже старi, вам байдуже про хазяйство, а нам iз Зiньком треба своє добро берегти.
— А ти, Денисе, на мене не здавайсь! — озвався поважно, з притиском Зiнько. — Менi честь милiша за добро. Хоч би й тридцятеро коней пропало, я на брата не пiду виказувати, самого себе ганьбити.
— Хi! Яка ж то й ганьба! Адже не ми крали, а вiн. Ну, як собi знаєте, коли такi добрi та багатi! А я того не подарую, бо менi нi з чого дарувати. Я зараз до врядника! — I вiн почав удягатися.
Мати заголосила на всю хату, кинулась до Дениса i вчепилася за його:
— Денисе! Що ти робиш? Не пущу я тебе! Не ходи!
— Одчепiться, мамо! — сердито гарикнув Денис i вирвав у матерi свою руку.
— Облиш його, стара! — озвався батько. — Слухай ти! — загомонiв вiн до Дениса, i голос його задзвенiв так гостро, що той ураз спинився. — Я того тобi не дозволяю i велю не робити того. Поки я живий, то я тут хазяїн у своєму добрi, а не ти! Пiдеш казати — прокле-ну i сьогоднi ж викидаю тебе з усiма твоїми манатками з хати, щоб ти менi її не ганьбив! I нiчого не дам.
Денис знав батька. Вiн був звичайно тихий, але як отаким голосом заговорить, то вже що скаже, те зробить. Денис сердито швиргонув чумарку знову на пiл i пiшов з хати мовчки, тiльки дверима грюкнув так, що аж щпаруни посипались.