Все весело рассмеялись.
Незамысловатая варорская песенка развеселила путешественников. А лорд Киан про себя отметил еще одну удивительную черту, присущую этому маленькому народцу: способность видеть красоту в самых простых вещах и желание поделиться этой радостью с другими. Он был настолько тронут, что обнял Перри и Коттона за плечи, хотя варорцы так и не поняли, чем вызван этот порыв.
— Славные мои ваэрлинги, — сказал лорд Киан. — Я думаю, что при каждом королевском дворе в любой стране обязательно должны быть такие веселые ребята, как вы, чтобы дарить всем радость и поддерживать хорошее настроение, но не в качестве придворных шутов — вы незлобивы и прямодушны и не подходите на эту роль. Просто такие веселые, милые, близкие к природе создания помогают сохранять веру в то, что наш добрый старый мир по–прежнему останется уютным и прекрасным.
Такая восторженная похвала порядком смутила Коттона и Перри, однако слова лорда Киана их порадовали.
Повозка прогромыхала по каменному мосту, и путешественники въехали в Рон, землю, ограниченную с двух сторон реками Кейр и Тамбл и тянущуюся до самых гор Ригга.
Дорога поднималась из речной долины вверх и шла дальше по холмистой, поросшей чернолесьем местности, носившей название Мрачный лес, о котором в старые времена ходило много страшных легенд, рассказывавших об одиноких путниках, бесследно канувших в его чащобах, и об ужасных чудовищах, нападавших ночью на купеческие караваны. Этого места старались избегать, и в Мрачный лес заходили лишь те, у кого не было выбора, или смельчаки, мечтавшие о славе. Однако с тех пор, как всю округу прочесали лаэнские воины и жители Вейнвуда, вот уже триста лет никто не видел в этих местах никаких ночных чудовищ. И теперь на этом участке Пересекающей дороги протяженностью около восьмидесяти миль нередко можно было встретить путников.
На закате повозка подъехала к восточным склонам первых холмов, и путешественники решили разбить там лагерь.
Небо в эту ночь было чистым, и все вокруг заливал свет почти полной луны. Кроме караульных, все спали глубоким спокойным сном, ведь из–за разбушевавшейся грозы прошлой ночью выспаться хорошенько не удалось.
Порядок дежурства оставался тем же, и в конце своей смены Перри разбудил Анвала и налил ему кружку чая. Некоторое время они молча сидели вдвоем и потягивали чай, прислушиваясь в далекому уханью филина. Перри заметил, что гном казался не просто угрюмым, как всегда, а чем–то серьезно встревоженным.
— Из–за чего ты такой мрачный, Анвал? — спросил Перри, заворачиваясь в плащ.
— Знаешь, Перри, я волнуюсь за тебя: твои мечты не в ладу с реальностью. — Он посмотрел на баккана своими черными проницательными глазами. И, прежде чем изумленный Перри успел ответить, продолжил: — Ты витаешь в прошлом, грезишь о славных подвигах древности, забывая о действительности, ваэран. Война, которую мы собираемся начать, — это не развевающиеся на ветру знамена, музыка и сверкание оружие, а жестокость, потери и страх. Я боюсь, что к этому ты не подготовлен. Ведь это не турнир, устроенный для увеселения благородных рыцарей. В балладах воспеваются лишь великие деяния и победы, и мы забываем о повседневных ужасах войны. А ты, Перри, смотришь на все сквозь призму прошлого, того прошлого, которое ты знаешь по книгам и песням. Мы, чакка, говорим:
— Ты должен жить настоящим и будущим, а не прошлым, Перри.
— Но, Анвал, — возразил Перри, — мы, варорцы, любим повторять, что вчерашнее семечко — это завтрашнее дерево.