Серебряный орел

Оба друга, как и Тарквиний, были всего лишь ничем не примечательными солдатами. К тому же пленниками. Какая нелепость, думал Ромул. Неужели ему всю жизнь предстоит менять одного хозяина на другого? Первым был Гемелл, жестокий купец, которому принадлежала вся семья Ромула — мать Вельвинна, сестра-близнец Фабиола и он сам. Когда у Гемелла начались серьезные денежные затруднения, он продал тринадцатилетнего Ромула Мемору, ланисте Лудус магнус, самой большой гладиаторской школы Рима. Мемор не был садистом, как Гемелл, но, всегда занимаясь одним и тем же: обучением рабов и преступников тому, как сражаться и умирать на арене, ни во что не ставил жизнь гладиаторов. Ромул даже сплюнул, вспомнив о прошлом. Там, в школе, чтобы выжить, ему приходилось убивать. И не раз. «Убивай, не то тебя убьют» — Бренн постоянно повторял эти слова; они и сейчас звучали в ушах юноши.

Ромул проверил, легко ли ходит в ножнах его короткий обоюдоострый гладиус, висит ли на поясе с другой стороны кинжал с костяной ручкой. Он давно уже совершал эти действия не задумываясь, по привычке. Но сейчас на его лице мелькнула улыбка — он заметил, что Бренн делает то же самое. Как и все римские солдаты, они несли с собою по два копья с железными остриями — пилумы. Их спутники, несколько лучших воинов Пакора, ничуть не походили на римлян. Одеты они были почти так же, как командир, только заметно проще — в шерстяные, а не меховые плащи с разрезами; вооружены длинными ножами, а на боку у каждого висел легкий колчан, в котором помещались и могучий многослойный лук, и запас стрел. Парфяне знали толк в обращении с самым разным оружием, но прежде всего славились своим умением стрелять. Мне повезло, что не пришлось биться ни с одним из них на арене, подумал Ромул. Любой парфянский лучник мог выпустить полдюжины стрел за то время, какое требуется человеку, чтобы пробежать сотню шагов. И почти каждая стрела попадала в цель.

К счастью, в школе гладиаторов судьба свела его с Бренном. Ромул снова взглянул на друга, на сей раз с искренней благодарностью. Если бы не дружба с галлом, он наверняка не выдержал бы той страшной жизни. А так, за два года на его долю выпало лишь одно происшествие, по-настоящему опасное для жизни. Тогда, поздней ночью, казалось бы, обычная уличная потасовка закончилась тем, что обоим друзьям пришлось немедленно бежать из Рима. Им удалось наняться в армию, и новым их хозяином сделался Красс. Этот политик, богач и член правящего в Риме триумвирата отчаянно стремился достичь военной славы, которой обладали его соправители Юлий Цезарь и Помпей Великий. Чванливый глупец, подумал Ромул. Будь у него что-то общее с Цезарем, все мы сейчас были бы дома. Но Красс привел тридцать пять тысяч человек не к славе, а к кровавому позорному разгрому близ Карр. Оставшиеся в живых — приблизительно треть армии — попали в плен к парфянам, превосходившим жестокостью даже Мемора. Пленники были поставлены перед выбором: их «напоят» расплавленным золотом, распнут на крестах или же они согласятся нести пограничную стражу в дальнем, малонаселенном конце Парфянского царства. Естественно, легионеры выбрали третий вариант.

Ромул вздохнул, теперь он уже сомневался, что выбор был верным. Начинало казаться, что они проведут остаток жизни в боях с извечными врагами новых повелителей — дикими кочевыми племенами из Согдианы, Бактрии и Скифии.

И сюда он пришел, чтобы узнать, есть ли какой-нибудь выход из этого жалкого положения.

* * *

Взгляд темных глаз Тарквиния пробежал по скале. Ничего.

Тарквиний не походил ни на кого из тех воинов, с которыми ему выдалось служить. Длинные белокурые волосы, схваченные матерчатой лентой, не скрывали тонкого лица с высокими скулами и золотой сережкой в правом ухе. Под одеждой этруск носил бронзовую кирасу, отделанную кольчужной полосой, завершала его одеяние короткая, отороченная кожей юбка центуриона. За спиной — небольшой мешок на лямках. С правого плеча свисала на ремне обоюдоострая боевая секира. В отличие от всех остальных гаруспик никогда не носил плаща. Он хотел, чтобы его органы чувств всегда работали с полной нагрузкой.

— Ну! — требовательно воскликнул Пакор. — Видишь вход?

Тарквиний чуть заметно нахмурил брови, но ничего не сказал. За долгие годы обучения у Олиния, своего наставника, он научился терпению. Впрочем, другие часто принимали его деланную бесстрастность за самодовольство.

Командир как бы ненароком взглянул направо.

Тарквиний же нарочно поглядел в другую сторону. О великий Митра, думал он, покажи мне свой храм.

— Здесь не больше тридцати шагов! — усмехнулся Пакор, не в силах больше сдерживаться.

Несколько воинов злорадно захихикали.

Не меняя выражения лица, Тарквиний перевел взгляд туда, куда за мгновение до того смотрел командир. Он долго и пристально всматривался в утес, но так ничего и не увидел.

— Ты шарлатан. Я всегда был в этом уверен, — рявкнул Пакор. — Зря я сделал тебя центурионом.