Серебряные трубы<br />(Рассказы)

Скачка кончилась. Суворов подозвал меткого стрелка и, разглядывая пробитую пулями папаху, спрашивал, где и как он научился такой отличной стрельбе.

— «Кунаки» у меня тут, всё хотят подстрелить, а я не даюсь, отстреливаюсь, вот и научился! — отшучивался Кайдаш. — Да это что? Попасть на скаку в папаху, правда, трудновато, а вот, стоя на земле, пробить пулей из пистолета чувяк — еще труднее. Если почтете вниманием, попробую!

С этими словами он снял с ноги кожаный туфель-чувяк, размахнулся и подкинул его кверху. Выхватив из-за пояса пистолет, он, не целясь, выстрелил.

Пробитый пулей туфель упал на землю.

А ну, еще разок! — попросил Суворов, с удивлением поглядывая на стрелка.

Кайдаш довольно улыбнулся, быстро подбросил чувяк кверху, выстрелил и пробил его пулей еще раз.

— Орел! — похвалил Суворов казака.

— Лучше него у нас в станице никто не стреляет, — сказал, подъезжая ближе к Суворову, станичный атаман в красной черкеске и с лицом, посеченным ударами шашки.

— Бывало поставит на кол куриное яйцо, за двадцать шагов пальнет из своей пистоли — и нет того яйца.

— Верю, бьет Кайдаш по-казачьи, наверняка! — одобрил Суворов и, повернув к адъютанту коня, приказал:

— Распорядись, голубчик, дать богатырю пороху и свинца на сто выстрелов. Это от казны! — засмеялся он. — А от меня возьми за меткую стрельбу полтину!

…Всей станицей провожали Суворова казаки. Старики, верхом на лошадях, скакали рядом с ним. Лучшие наездники охраняли его путь.

— Не скоро расстались с ним станичники и всё звали приехать снова погостить у них, посмотреть, как живут «линейные» люди, как берегут рубежи.

Прошло много лет. Кайдаш хранил суворовскую награду и никогда не расставался с нею.

Умер старый казак. Полтина перешла к его сыну, потом к внуку и правнуку.

Вышло так, что лет семьдесят с лишним назад лесничий из терских казаков и сам добрый казак написал поэму «Война 1812 года». Он рассказал в ней, как казаки славно воевали в годы Отечественной войны с Наполеоном.

Стихи казачьего поэта дошли до терцев и кубанцев и порадовали их. Прочитав поэму, они послали автору в подарок двуствольное охотничье ружье работы знаменитого русского мастера. К прикладу ружья казаки прикрепили по старому обычаю «зерцало» с памятками — тремя серебряными монетами. Среди них находилась монета 1740 года, полученная Кайдашем от Суворова.

В письме к подарку они рассказали, что последний из потомков казачьего рода Кайдаша оставался без наследников мужчин. Он не хотел, чтобы фамильная реликвия попала в женское монисто и послал полтину в дар поэту, а тот написал еще одну поэму: «Ружье с Кавказа».

Несколько строк поэт посвятил суворовской полтине.

Простые, безыскусные стихи сохранили нам легенду о славном казаке Кайдаше.

— Вот и весь рассказ, — сказал полковник, закрывая тетрадь.

— Вы хотите знать, где находится ружье с суворовской полтиной? Оно перед вами на стене. Его сберегла моя мать, жена поэта, воспевшего удалые дела казаков.

ИЗМАИЛЬСКИЕ ПУШКИ

Рабочий день начался, как обычно.

Несколько минут ушло на утреннюю «прогулку» по безлюдным еще залам музея. Это являлось как бы зарядкой перед трудовым днем.

Тихо в эти часы в музейных залах. Идешь по ним, бросаешь рассеянный взгляд на расположенные справа и слева, казалось бы, самые обыкновенные вещи и вспоминаешь историю каждой: почему она здесь, о чем должна говорить людям, к чему призывать, что прославлять. Ведь все они, эти вещи, потеряли свое будничное назначение.

Попав в музей, они стали историческими экспонатами. За каждой — сто, двести, триста, а то и еще большее количество лет существования. Если же какая-нибудь насчитывает меньше, так у нее такая громкая история, что остановишься перед ней и невольно заговоришь шепотом.

Нет, все спокойно в залах, все на своих местах, все готово к встрече с любознательными посетителями. Пора приниматься за «текущие дела».

Шел второй год с того дня, когда окончилась Великая Отечественная война с фашистами.

Патриотические чувства советских людей достигли большого накала. Любовь к своей родине, гордость за ее настоящее и прошлое толкали их на необыкновенные дела.

Рядовые люди, не ученые историки, а рабочие, колхозники, инженеры и техники, врачи, учителя, агрономы, солдаты и офицеры, старались сохранить все, мимо чего пронеслось огненное крыло войны и что хоть немного напоминало о славе родной земли.

Отдел пополнялся все новыми и новыми экспонатами.

Увидев меня, полковник, мой начальник, известный военный историк, протянул телеграмму.

— Почитайте-ка!

Я прочел вслух:

«Комсомольцы города Измаила посылают в дар музею две старинные пушки весом одна — тонну, другая — полторы тонны, подготовьте выгрузку, встречу.

Иван Буталов».

— Кто он, этот Буталов? — спросил начальник.

Я пожал плечами.

— Не знаю! Хотя!.. — Я задумался, стараясь вспомнить, где мне приходилось слышать это имя.

— Позвольте, позвольте! Иван Буталов? Ах, да!..

И я вспомнил 1940 год, двадцать пятую пехотную имени Чапаева дивизию, Измаил, старого школьного учителя, «отца Иринея», как звали его школьники, и его ученика, любителя-археолога, Ивана Буталова.