Кто знает, то ли я соскучился по атмосфере театра, оркестровому аккомпанементу или даже просто по возможности спеть в полный голос (не запоешь же в стенах обычной квартиры - соседей напугаешь), но с первой же ноты я понял, что удалось, - попал в десятку. И возникло удивительное ощущение, знакомое многим певцам, когда ты начинаешь чувствовать, что твой голос как бы шире и больше тебя самого и что он существует вне тебя. И вскоре наступил такой момент, странный и необычный, но тоже известный каждому певцу, - когда ты уже не контролируешь собственный голос, не ты им владеешь, а он тобою.
Игорь удовлетворенно шевельнул усами, а усы у него, вправду, были видные, как у военачальника. Ему понравилось, как я спел. Тут же вступила Джильда, и мы довели до конца акт.
- Перерыв, - объявил Игорь. - Пятнадцать минут.
Я спустился по ступенькам к двери в коридор. Тут меня и догнал Юра собрался все-таки с силами, не струсил. Это было приятно, и я улыбнулся ему.
- Ты возвращаешься на сцену?
- Нет, - сказал я. - Просто решил попробовать, смогу ли еще тряхнуть стариной.
Мы шли по узкому коридору мимо десятков дверей: костюмерные, гримировочные, комнаты солистов. Навстречу, постукивая пуантами, пробежала стайка балерин.
- Странно все вышло... Тебе, казалось бы, сам бог велел петь, а ты не поешь.
- Нет, - ответил я. - Петь я не имел права. Мне нечего было сказать в вокале. Мог лишь более или менее успешно соревноваться с великими предшественниками. Ничего своего не внес бы. А сейчас у меня пусть маленькое, но свое дело.
- Разреши прямой вопрос...
- Давно пора поговорить прямо.
- Что ты намерен с нами сделать?
- С кем с вами?
- Ну, со мной, с Ириной, с остальными.
- С вами? Да ровным счетом ничего. Но так или иначе выясню, что случилось с вашими голосами. Ведь дело не обошлось без операции?
- И ты обо всем этом напишешь?
- Не знаю.
- Назовешь и наши имена?
- Юра, было бы много лучше, если бы ты, не забегая наперед, ничего не выведывая, попросту объяснил мне, что за операции вы перенесли, кто их вам сделал.
- Нет, - покачал головой Юра. - Нет, этого сделать я не могу. Прости Ирину... Она очень вспыльчива. И поверь, мне очень стыдно. Особенно после того, как сегодня ты ткнул меня, как щенка, носом в лужу... Я, наверное, тоже не имею права петь. Если к себе ты так строг, то что уж нам... Да, мне очень стыдно. Я сегодня звонил по междугородному Марине. Сам не знаю, что со мною делается. Такое ощущение, что спасет единственное: если, как змея, сменю кожу... Нет, даже больше - откажусь от всего, что было раньше, от себя самого...
Я всегда боялся исповедей, боялся этой готовности людей вывернуть себя наизнанку, а потому поспешил прервать Юрия:
- Значит, не скажешь?
- Не имею права. Вы с Мариной решили... - Он на секунду замолчал. Вы теперь вместе?
- Мы? Вместе?
- Извини, я так подумал... Ты вместо меня поешь вечером?
- Юра! - сказал я с досадой. - Успокойся. В вечернем спектакле будешь петь, конечно же, ты. Постарайся быть в форме. А с Мариной у нас отношения еще более далекие, чем были когда-то. Она меня не узнала.
- Как?
- Ну, делает вид, будто впервые встретились.
- Боится, - уверенно сказал Юрий, а я вспомнил, что это же говорил вчера Игорь. - Боится. Я и сам тебя боюсь.
- Но почему?
- Не знаю... Не каждый вот так запросто возьмет и откажется от карьеры... Это пугает. Ты строг к себе, а потому, возможно, слишком строг и к другим. До свидания. Извини. - И он вдруг быстро пошел вперед по коридору, затем оглянулся: - Очень тебя прошу: уезжай!
В общем, я остался у разбитого корыта. Даром только потерял неделю. К тому же вышли все деньги. Брать в долг у Игоря не хотелось.
И я совершил самое неожиданное из всего, что можно сделать: дал телеграмму Флоре с просьбой немедленно вылететь ко мне и привезти двести рублей из командировочного фонда. Если бы меня призвали к ответу и потребовали объяснений, зачем мне нужна здесь Флора, что я собираюсь сделать с двумястами рублями, то ничего внятного я бы не произнес.
Через день прилетела Флора. Но не одна. С нею была Марина. Я встречал их в аэропорту. Собственно, опять все не так. Встречал я одну Флору именно от нее пришла телеграмма на главпочтамт с указанием номера рейса. Но в автобусе, подвозившем пассажиров от самолета к аэропорту, увидел их вдвоем - Флору и Марину.
- Что все это значит? - спросил я, и, думаю, лицо мое в этот момент не выражало ни смирения, ни добродушного желания воспринимать жизнь такой, какая она есть. - Почему вы прилетели вдвоем?
Флора ничего не ответила. Зато Марина принялась объяснять, что лететь она решила, несмотря на протесты Флоры. Ей вдруг стало совестно, что она втянула меня в эту историю. Я почему-то мало поверил в искренность ее слов и принялся рассказывать о Юре, о том, что испытал, слушая его пение. Но она прерывала меня. Она убеждала, что все это ее давным-давно не интересует, да и вообще, она третьего дня говорила с Юрием по телефону.
Очередная неожиданность!
Тут появилась Флора (я и не заметил, когда она отошла) с тремя билетами на обратный рейс.