Серебряное блюдо

Если время летучее вдруг
     Нам не скажет: «пора в усыпалку!» —
Мы еще прогуляемся, друг,
     В «Ган-Меир»[52], опираясь на палку,

Вкруг деревьев там будут парить
     Все болтливые ласточки города.
Ох, и «все наши кости начнут говорить» —
     А им в такт закачаются бороды.

Кости будут кряхтеть — ну, и пусть!
     Пусть вздыхают, что старость — не радость;
Но, по правде, хоть есть в ней и грусть,
     Есть зато и немалая сладость.

Шум деревьев услышим вокруг.
     Ты их помнишь, конечно? Еще бы!
Мы их знали малышками, друг,
     А теперь они все — «небоскребы».

Нет, мы знали их раньше еще:
     Как проект, как параграф бюджета;
Препирались о нем горячо
     Главари городского совета.

А теперь… Но ведь фокус-то прост!
     Все, мой друг, объясняется временем;
Те же годы, что дали им рост, —
     Нас с тобою согнули под бременем.

Мы присядем, коллега старик,
     На скамье — она наша ровесница,
А у ног наших птичка прыг-прыг —
     Городская весенняя вестница.

И она ведь часть плана была —
     А теперь уже скачет живая…
Этот пункт целиком привела
     В исполнение власть городская.

А плакатик: «не рвать», «не топтать»
     Нам внезапно напомнит: мы были
Вечно заняты, друг — и сорвать
     Для себя по цветочку забыли.

Многих дев, что в свою череду
     Здесь гуляли с юнцами под-ручки,
Вновь увидим в тот вечер в саду:
     За вязаньем чулочка для внучки.

Новый девичий выпуск займет
     Место бабушек в пляске весенней…
Здесь с саду, что растет и растет,
     Можно видеть и рост поколений.

А кругом разрастется, как сад,
     Этот город, немалый и ныне:
И тогда обратится он в град,
     Где Яркон будет течь посредине.

И, читая всю быль наизусть,
     Улыбнемся, припомнивши младость,
Но, хоть будет в улыбке той грусть,
     Будет, друг, и немалая сладость.

Прикорнем мы на пару минут,
     Головою склонившись к колену…
И детишки с улыбкой шепнут:
     «Ишь, как спят себе, старые хрены»!

Песни казней египетских [53] Пер. И. Орен

I. По дороге Но-Амон

1

Но-Амон[54], с лязгом петель железных
Сорвались ворота твои прочь.
И египетских казней бездна
Разверзлась карать тебя в ночь.

Но Амон, до звездного свода
Взвился первый крик беглеца;
И живой, не дойдя до входа,
Превратился вдруг в мертвеца.

Возопил царский град от боли,
Дрогнул город со всех сторон —
От дворцов до крупицы соли,
От лохмотьев и до корон.

Средь поверий, легенд, преданий
Блещет сказ твой тьмой огоньков.
Как пожар недоступно дальний,
Ты горишь сквозь туман веков.

И как память грехов и кары
В одеянии кровавом, как рок, —
Ты стоишь, никогда не состарясь,
На распутье людских дорог.

2