Сердцеед

— А я-то думала, ты спишь… — сказала Виктория Мэрсайн.

Чтобы не разбудить ее, она попыталась раздеться в темноте. Очень тихо. И все это зря.

— Что ты здесь делаешь? — пробормотала из темноты сквозь сон Мэрсайн.

— Это же моя комната! Ты помнишь?

— Я имею в виду, что, черт тебя подери, ты делаешь здесь, когда великолепный Хантер в… Кстати, где он?

— Не можешь ли ты относиться к этому поосторожней? — потребовала Виктория, хорошо понимая, куда клонит мать.

— Осторожней? К чему, дорогая?

— Ты все-таки мать. Точнее, моя мать.

— Не могу понять, о чем ты говоришь.

— Ну и прекрасно. Я слишком устала, чтобы спорить с тобой.

Мэрсайн драматично вздохнула.

— Мне знаком этот вздох, — напомнила ей Виктория. — Не хочешь ли сказать, что кроется за всем этим? Или я должна сыграть с тобой в викторину «Вопросы и ответы»? Тогда ты можешь задать мне, по правилам, двадцать один вопрос.

— Все это сводится к одному, — парировала Мэрсайн. — Ты его любишь.

— Кого?

Мэрсайн включила светильник у постели.

— Фиделя Кастро! Зачем ты спрашиваешь «кого»?

— Люблю я его или нет, это, мама, вопрос несущественный.

Мэрсайн покачала головой.

— Откуда у тебя такие радикальные взгляды? Любовь не может быть несущественной. Это — все!

— Ну, если ты так говоришь…

— Конечно, я говорю так. Я — твоя мать. Я всегда права!

— Всегда?

— Всегда.

Виктория присела на край своей кровати.

— А что ты скажешь о Джоне Тэппинге? — спросила она. — Ты все еще считаешь, что и в отношении его была права?

Мэрсайн с непоколебимым хладнокровием встретила пристальный взгляд Виктории.

— Я уверена, что и тут права! — решительно сказала она. — Я даже докажу тебе это завтра.

35

На следующее утро Мэрсайн не пыталась разоблачить двуличие Тэппинга, да и Виктория не так уж жаждала этого: она понимала, что ложь англичанина бросит тень и на Хантера, который либо скрыл правду от нее, либо сам пребывал в неведении.

Последний вариант полностью противоречил репутации О'Хари как промышленного магната, человека, гордящегося тем, что ему известно местонахождение каждой пятицентовой монеты на любом его бухгалтерском счету и тем, что от него ничего нельзя утаить. Факт, что он еще до переправки замка через Атлантику использовал Тэппинга в довольно широкой сфере бизнеса, предполагал его хотя бы частичную осведомленность о прошлом этого человека. Более того, он сразу сумел бы распознать в Тэппинге мошенника, будь англичанин таковым!

Викторию, однако, мучила мелькнувшая в голове мысль о том, что она могла прожить много лет, зная очень мало о Хантере О'Хари и внутренних мотивах, управляющих его поступками.

Она вернулась к загадочной истории. Если Хантер все-таки знал, что Тэппинг «подпорченный товар», то возникает зловещее предположение, что образ адвоката придумал сам О'Хари. С какой целью? Возможно, Хантер сделал ставку на то, что англичанин добьется нужных ему, Хантеру, результатов…

Вопрос только, о каких результатах шла речь и кому они на самом деле были нужны… Виктория считала, что должен быть какой-то общий знаменатель, какой-то осязаемый элемент, которого она до сих пор не выявила, и который мог бы объяснить причины покрова секретности, обволакивающего жизнь замка Крискерри.

Что касается Хантера, то он добавил лишь один постскриптум к их нелегкому расставанию минувшей ночью. «У вашей матери вчера был трудный день без сна, — сказал он по поводу эпизода в игровой комнате, — а когда так устаешь, то нетрудно и ошибиться».

В знак согласия Виктория вяло, неуверенно кивнула.

Но оказавшись в стенах спальни, она, умиротворенная страстным чувством, которое возбудил в ней Хантер, и искренностью, которую ей так хотелось видеть в его поступках, скорее пошла бы на то, чтобы поставить под сомнение феноменальную память своей матери, чем продолжать подозревать человека, и без того отягощенного неприятностями.

Однако к утру сомнения вновь охватили Викторию и вступили в борьбу с порывами сердца. Кто-то из них лжет. Кто? Ключа к ответу у нее не было.

От внимания Мэрсайн не укрылась необычная для ее дочери раздражительность.

— Так что же у нас на повестке дня, дорогая? — весело спросила она, наградив сверхзаботливую миссис Причард таким количеством комплиментов за принесенный ею поднос с завтраком, что их хватило бы до конца года.

— Я должна заняться делами, — ответила Виктория, отнюдь не желая обидеть ее, но понимая, что такая возможность все-таки была вполне вероятна.

Не расслышав, Мэрсайн не обратила на ее слова внимания.

— Не беспокойся за меня! — сказала она. — Если я не найду какого-нибудь интересного занятия, то займусь ролью.

— Ролью? — спросила Виктория. — А я думала, что ты пребываешь в коме…

Мэрсайн рассмеялась.

— Нет-нет! Сценаристы не собираются оставлять меня в коме навечно! Это было бы слишком скучно, правда?

— Но порой ведь именно так и случается!

— Со сценаристами?

— Нет, с комой! — резко ответила Виктория. — Иногда люди не выходят из нее.