Локшин страшно усмехнулся и зашагал через площадь в сторону церкви. Пусть стреляют, его защита выдержит. Ублюдки еще не поняли, с кем связались.
Как и он сам!
По Сумраку прокатилась волна, где-то рядом охнуло, и площадь Героев как будто вдавило в землю на миг от исполинского выплеска Силы. Ткань пространства затрещала, но выдержала. Солнце закрыла тень – и Артем обернулся.
Огромное бронзовое изваяние эрцгерцога Карла пришло в движение. В зданиях императорской резиденции задрожали стекла. Оживший скакун спрыгнул с пьедестала, разбивая каменные плиты в мелкую крошку, – и поскакал на Артема. Лицо эрцгерцога – бесстрастная металлическая маска в зеленой патине – обернулось к Инквизитору, темные провалы глазниц искали его, тяжелый палаш взвился к небу, готовый рассечь его надвое.
Артем вскинул ладонь, открывая портал, – но отрепетированное сотни раз заклятие не сработало. Во рту вмиг стало сухо, как в Аравийской пустыне. Кто бы ни был его враг, он оказался достаточно силен, чтобы закрыть участок пространства для мгновенных перемещений. Сам Завулон? Или Гесер?
Инквизитор почувствовал, как каждый волосок на его теле встает дыбом. Он попробовал искать спасения в Новом замке (все же тот принадлежал Инквизиции) – но не успел сделать и десятка шагов к нему. Сумрак вновь задрожал от выброса Силы. Гарцевавший на коне у парадного входа принц Евгений Савойский сорвался с пьедестала и двинулся ему наперерез. Теперь два бронзовых гиганта неслись на Артема с двух сторон, круша копытами каменную мостовую.
Вечерний полусвет лился в окно и заполнял просторную комнату, как медленное голубое наводнение. Снаружи сонно покачивались на ветру ветви деревьев. Дориан безжизненно откинулся в кресле. Сигарета в его руке догорела и обожгла пальцы, но он не заметил.
Темный маг смотрел в зеркало в глубине комнаты. Там отражалась измятая постель и обнаженная девушка на ней, журнальный столик, заваленный пустыми бутылками и использованными шприцами, и он сам – в распахнутом шелковом халате, длинноволосый, как женщина… с расплавленным кислотой лицом, похожим на уродливую маску.
За эти дни Дориана не раз пытались убедить, что с лицом все в порядке, и порой ему казалось, что это и в самом деле так, но потом ужас возвращался. Его прекрасное лицо, которое он так любил, после встречи с Нелли превратилось в отвратительное месиво облезлой синеватой кожи. Темные целители только развели руками – для них его лицо выглядело неповрежденным. «Все у вас в голове. Наваждение. Пройдет со временем».
Но заклятье, наложенное Нелли, было незнакомым и сильным. Он верил, что выглядит как средневековый цирковой уродец.
А если это навсегда?
– Не навсегда.
Дориан вздрогнул и выронил окурок.
В мутной глубине зеркала проявилось вытянутое лицо Тайпана с обрамлявшей его шапкой белых волос.
– Как ты нашел меня, дружочек? – сипло спросил Дориан.
– Это моя работа. Я найду тебя хоть в аду.
– Я и есть в аду.
Дориан поднялся с кресла и, пошатываясь, подошел к столу. Взял одну из бутылок, сделал несколько глотков. Тайпан сел в его кресло и задумчиво смотрел на него своими водянистыми буркалами.
Дориан откопал на столе измятую пачку, но все сигареты в ней были сломаны. Он нашел одну более-менее целую, закурил, стоя в облаке сизого дыма.
– Знаешь, – сказал Тайпан, – твоя физиономия и в самом деле выглядит как прежде. Ты и раньше был страхолюдиной, кстати. Хватит гнить в этой норе, обложившись шлюхами и бутылками коньяка.
– Ничего ты не понимаешь в женщинах, гадюка, – равнодушно ответствовал Дориан. Он подошел к окну, расстегнул штаны и зажурчал тугой струей, поливая деревья под окном.
Тайпан просканировал ауру девушки. Действительно, она не была проституткой. Ее звали Сауле. Выросла в семье музыкантов, хорошо пела, рисовала, знала несколько языков. Любила певицу Zaz, фильмы Жан-Люка Годара и латте с шоколадными эклерами. Пару лет назад по дороге в университет она встретила Дориана, тот соблазнил ее и накрепко привязал к себе. Иногда он наведывался в Ригу и проводил с ней несколько дней в этом доме. В остальное время Сауле преданно ждала. Он был единственным мужчиной в ее жизни. Чувства, которые она к нему испытывала, нельзя было назвать любовью, это было мазохистское обожание на грани ненависти. Надо ли говорить, что Дориан питался ее тяжелыми эмоциями, как вампир кровью. «