Сердце шипов

А Белинда суетилась так, будто Аврора вот-вот извергнет ядовитый желтый гной, словно одержимая демоном тварь, и уделает меня по уши. В общем, на этот раз было проще позволить гувернантке меня увести из детской. Нет смысла бесить ее перед самым крещением. Я хотела им насладиться, а не как обычно сидеть в верхних покоях, где мама и ее дамы занимались шитьем зимой, когда не могли гулять. И не то чтобы я сейчас вредничала; как только мама вышла замуж за папу, у меня появился целый набор новых уроков и обязанностей, и ни одно не включало в себя шитье часами напролет, как того хотела Белинда. Я должна была изучать языки, танцы, игру на лютне и историю, а еще заниматься делами своих новых земель. У меня нет титулов и родословной, чтобы стать фрейлиной мамы, и я не настолько взрослая, чтобы просто ходить и делать, что мне заблагорассудится: например, одну половину дня проводить на прогулках верхом на пони, а другую – читать в библиотеке и, может, познакомиться с парой девчонок, которые туда регулярно заглядывают. В представление Белинды о том, как я должна проводить время, не входило ничего полезного.

Портнихи оставили меня без присмотра лишь на мгновение, пока искали три комплекта нарукавников, которые они сшили, чтобы позже решить, какой лучше всего подходит для крестин. Нарукавники ведь идут отдельно, их можно заиметь сколько угодно, главное, подбирать материал в тон. И тут снова проявилась практичность мамы: со сменой нарукавников (самой изысканной части наряда) и, как вариант, поясов мы получали три совершенно разных платья по цене одного – ну разве что с небольшой доплатой. Мама, может, и стала королевой, но все равно думала о стоимости вещей, как простая дама. Пусть ей больше не надо было выбирать между тем, чтобы потратить деньги на жаркое и на новые наряды, она говорила, что мы должны служить примером того, как не быть расточительными.

Портнихи ждали в моей комнате: на их лицах было написано беспокойство, ведь меня не оказалась там, где они меня оставили. Явно боялись, что я сбежала в лес или сделала с платьем что-нибудь неподобающее.

В переживаниях за мой наряд они, видимо, забыли, что я вовсе не такая легкомысленная, как считала Белинда. Им следовало знать: реши я сгоряча отчудить нечто действительно неподобающее (а не просто потискать ребенка), то сделала бы это уж точно не в шелковом платье. Я бы сперва переоделась в более плотную одежду. Мне было пять или шесть лет, я лепила пироги из грязи в саду и в процессе портила новенькое платье. Никогда не забуду лекцию, которую прочитал мне отец, поймав за этим занятием. Он говорил спокойно, но был очень строг. И сразу после этого случая у меня появилась особая одежда для улицы: в ней я могла делать, что захочу, – например, лазать по деревьям и стенам или учиться чистить лошадиное стойло. Благодаря моей «боевой» одежке маме никогда не приходилось теряться в догадках, как из обрывков одного платья и раскроенного второго, из которого я выросла, сделать третье.

Да и вообще, я больше не сбегаю сгоряча. По крайней мере, не так часто.

Тихонько стоять посреди комнаты, пока две женщины суетились вокруг меня, щебеча между собой, было нетрудно. Правда, я еще никогда не слышала таких высоких голосов. Я не могла понять, они действительно так говорят или лишь притворяются.

Когда папа женился на маме, он подарил мне собственную спальню, которая была такой идеальной, что у меня закралось подозрение: уж не читает ли король мои мысли? На потолке мерцали луна и россыпь звезд, и у меня появилась целая полка с книгами, а книги-то стоят дорого! Каждая – дороже маминого платья на коронации, а ведь единственными людьми, кто считал книгу подходящим для меня подарком, были отец и мама. Те, кто хотел выслужиться перед королем, дарили мне шелковые платки, маленькие украшения и столько сладостей, что потом неделями тошнило.

Под книжной полкой расположился мой личный письменный столик и огромная кровать с балдахином и расшитыми зелеными занавесями из бархата, что зимой защищали от сквозняков. Стены были покрыты изысканными гобеленами с лесными пейзажами и феями – они помогают сохранять тепло в холодную погоду и тоже ужасно дорогие. Так вот, пока швеи перешептывались о вставках, складках и прочем, что имело смысл для них, но не для меня, я могла разглядывать гобелены и находить детали, которых раньше не замечала.